Соллогуб беда от нежного сердца читать. Все отзывы о спектакле
О поэме Сергея Есенина "Анна Снегина"
Художественное воплощение эпохи, в которую жили и творили писатели и поэты, влияло на формирование взглядов не только их современников, но и потомков. Таким властителем дум был и остается поэт Сергей Есенин.
Образ времени со своими проблемами, героями, исканиями, сомнениями был в центре внимания литераторов XIX и XX веков. Сегодня все более укрепляется представление о Есенине как о крупном социальном мыслителе, обладающем обостренным восприятием своего времени. Поэзия Есенина - источник глубоких раздумий над многими социально-философскими проблемами. Это история и революция, государство и народ, деревня и город, народ и отдельная личность.
Осмысливая трагедию России 20-х годов, Есенин предопределил, предвидел все, о чем мы только недавно заговорили вслух после семидесятилетней безгласности. С потрясающей силой запечатлел Есенин то "новое", что насильственно внедрялось в быт русской деревни, "взрывало" его изнутри и привело теперь ко всем известному состоянию. Есенин написал в письме свои впечатления тех лет: "Был в деревне. Все рушится... Конец всему".
Есенина потрясло полное вырождение патриархальной деревни: убогий быт разоренной годами "междоусобного раздора" деревни, "календарный Ленин" вместо выброшенных сестрами-комсомолками икон, "Капитал" вместо Библии. Трагический итог всему этому поэт подводит в стихотворении "Русь советская":
Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
Поэма "Анна Онегина", написанная незадолго до смерти поэта - в 1924 году, явилась своеобразным обобщением размышлений Есенина об этом драматическом и противоречивом времени и вобрала в себя многие мотивы и образы его лирики.
В центре поэмы - личность автора. Его отношение к миру пронизывает все содержание поэмы и объединяет происходящие события. Сама поэма отличается многоголосием, что отвечает духу изображаемой эпохи, борьбе человеческих страстей. В поэме тесно переплетаются лирическое и эпическое начала.
Личная тема здесь главная. "Эпические" события раскрываются через судьбу, сознание, чувства поэта и главной героини. Само название говорит о том, что в центре - судьба человека, женщины, на фоне исторического развала старой России. Имя героини звучит поэтично и многозначно. Снегина - символ чистоты белого снега - перекликается с весенним цветением белой, как снег, черемухи и обозначает, по Есенину, символ утраченной навсегда юности. Кроме того, эта поэтичность выглядит очевидным диссонансом на фоне времени.
В поэме тесно связаны тема времени и тема родины. Действие начинается на рязанской земле в 1917 году и заканчивается 1923-м годом. За судьбой одного из уголков русской земли угадывается судьба страны и народа. Изменения в жизни деревни, в облике русского мужика начинают раскрываться с первых строк поэмы - в рассказе возницы, который доставляет поэта, давно не бывшего в родных местах.
Скрытый конфликт благополучного села Радово ("У каждого сад и гумно") с бедствующей деревней Криуши, которая "пахала одной сохой", приводит к братоубийственной войне. Криушане, уличенные в воровстве леса, первыми начинают побоище: "...они в топоры, мы тож". А дальше и расправа с деспотичным старшиной, который представлял на селе власть:
В скандале убийством пахнет.
И в нашу и в их вину
Вдруг кто-то из них как ахнет! -
И сразу убил старшину.
Время революции и вседозволенности выдвинуло из рядов криушан местного лидера Прона Оглоблина, не имеющего каких-либо жизненных стремлений, кроме как "выпить в шинке самогонки". Этот сельский революционер - "драчун, грубиян", он "с утра по неделям пьян..." Старуха-мельничиха говорит так о Проне, считая его разрушителем, к тому же убийцей. Есенин подчеркивает пугачевское начало в Проне, который, как царь, стоит над народом:
Оглоблин стоит у ворот
И спьяну в печенки и в душу
Костит обнищалый народ:
"Эй вы! Тараканье отродье!
Все к Снегиной! Р-раз и квас
Даешь, мол, твои угодья
Без всякого выкупа с нас!"
"Тараканье отродье!" - вот как обращается к народу герой, в котором многие в былые времена увидели большевика-ленинца. Страшный, в сущности, тип, порожденный переломной эпохой. Пристрастие к спиртному отличает и другого Оглоблина, проновского брата Лабутю, кабацкого попрошайку, лгуна и труса. Он "с важной осанкой, как некий седой ветеран", оказался "в Совете" и живет, "не мозоля рук". Если судьба Прона, при всех его отрицательных сторонах, приобретает в связи с его гибелью трагическое звучание, то жизнь Лабути - жалкий, отвратительный фарс. Замечательно, что именно Лабутя "поехал первым описывать снегинский дом" и арестовал всех его жителей, спасенных впоследствии от скорого суда добрым мельником.
Мельник в поэме - это воплощенная доброта, близость к природе, милосердие и человечность. Его образ пронизан лиризмом и дорог автору как одно из самых светлых и добрых народных начал. Не случайно мельник постоянно соединяет людей. Мельник олицетворяет русский национальный характер в его "идеальном" варианте и этим как бы противостоит поэту, чья душа оскорблена и озлоблена и в ней чувствуется надрыв.
Когда "чумазый сброд играл по дворам на роялях коровам тамбовским фокстрот", когда лилась кровь и разрушались естественные человеческие связи, мы по-особому воспринимаем образ Анны Снегиной. Светло и грустно выглядит ее судьба, выписанной Есениным в лучших традициях русской классики. Героиня предстает перед нами в дымке романтического прошлого - "счастливой были" - и сурового настоящего. Мираж воспоминаний, "девушка в белой накидке" исчезли в "прекрасном далеке" юности. Теперь же героиня, овдовевшая, лишенная состояния, вынужденная покинуть родину, поражает своим христианским всепрощением:
Вам больно, Анна,
За ваш хуторской разор?
Но как-то печально и странно
Она опускала свой взор...
Анна не испытывает к крестьянам, разорившим ее, ни злобы, ни ненависти. Эмиграция тоже не озлобляет ее: со светлой грустью вспоминает она свое невозвратимое прошлое. Несмотря на драматизм судьбы помещицы Анны Снегиной, от ее образа веет добротой и человечностью. Гуманистическое начало звучит особенно пронзительно в поэме в связи с осуждением войны - империалистической и братоубийственной. Война осуждается всем ходом поэмы, разными ее персонажами и ситуациями: мельником и его старухой, возницей, событиями жизни А. Снегиной.
Война мне всю душу изъела.
За чей-то чужой интерес
Стрелял я в мне близкое тело
И грудью на брата лез.
Время перемен предстает в поэме в своем трагическом обличье. Поэтическая оценка событий поражает человечностью, "лелеющей душу гуманностью", ибо только поэт-патриот, испытанный гуманист, видя "сколько зарыто в ямах", сколько "уродов теперь и калек", мог написать:
Я думаю,
Как прекрасна
«Село, значит, наше – Радово,
Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал,
Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью,
Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя.
Мы в важные очень не лезем,
Но всё же нам счастье дано.
Дворы у нас крыты железом,
У каждого сад и гумно.
У каждого крашены ставни,
По праздникам мясо и квас.
Недаром когда-то исправник
Любил погостить у нас.
Оброки платили мы к сроку,
Но – грозный судья – старшина
Всегда прибавлял к оброку
По мере муки и пшена.
И чтоб избежать напасти,
Излишек нам был без тягот.
Раз – власти, на то они власти,
А мы лишь простой народ.
Но люди – все грешные души.
У многих глаза – что клыки.
С соседней деревни Криуши
Косились на нас мужики.
Житье у них было плохое -
Почти вся деревня вскачь
Пахала одной сохою
На паре заезженных кляч.
Каких уж тут ждать обилий, -
Была бы душа жива.
Украдкой они рубили
Из нашего леса дрова.
Однажды мы их застали…
Они в топоры, мы тож.
От звона и скрежета стали
По телу катилась дрожь.
В скандале убийством пахнет.
И в нашу и в их вину
Вдруг кто-то из них как ахнет! -
И сразу убил старшину.
На нашей быдластой сходке
Мы делу условили ширь.
Судили. Забили в колодки
И десять услали в Сибирь.
С тех пор и у нас неуряды.
Скатилась со счастья вожжа.
Почти что три года кряду
У нас то падеж, то пожар».
Такие печальные вести
Возница мне пел весь путь.
Я в радовские предместья
Ехал тогда отдохнуть.
Война мне всю душу изъела.
За чей-то чужой интерес
Стрелял я в мне близкое тело
И грудью на брата лез.
Я понял, что я – игрушка,
В тылу же купцы да знать,
И, твердо простившись с пушками,
Решил лишь в стихах воевать.
Я бросил мою винтовку,
С такою-то подготовкой
Я встретил 17-й год.
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне.
Война «до конца», «до победы».
И тут же сермяжную рать
Прохвосты и дармоеды
Сгоняли на фронт умирать.
Но всё же не взял я шпагу…
Под грохот и рев мортир
Другую явил я отвагу -
Был первый в стране дезертир.
Дорога довольно хорошая,
Приятная хладная звень.
Луна золотою порошею
Осыпала даль деревень.
«Ну, вот оно, наше Радово, -
Промолвил возница, -
Недаром я лошади вкладывал
За норов ее и спесь.
Позволь, гражданин, на чаишко.
Вам к мельнику надо?
Так вон!..
Я требую с вас без излишка
За дальний такой прогон».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Даю сороковку.
Даю еще двадцать.
Такой отвратительный малый.
А малому тридцать лет.
«Да что ж ты?
Имеешь ли душу?
За что ты с меня гребешь?»
И мне отвечает туша:
«Сегодня плохая рожь.
Давайте еще незвонких
Десяток иль штучек шесть -
Я выпью в шинке самогонки
За ваше здоровье и честь…»
И вот я на мельнице…
Осыпан свечьми светляков.
От радости старый мельник
Не может сказать двух слов:
«Голубчик! Да ты ли?
Озяб, чай? Поди, продрог?
Да ставь ты скорее, старуха,
На стол самовар и пирог!»
В апреле прозябнуть трудно,
Особенно так в конце.
Был вечер задумчиво чудный,
Как дружья улыбка в лице.
Объятья мельника круты,
От них заревет и медведь,
Но всё же в плохие минуты
Приятно друзей иметь.
«Откуда? Надолго ли?»
«На год».
«Ну, значит, дружище, гуляй!
Сим летом грибов и ягод
У нас хоть в Москву отбавляй.
И дичи здесь, братец, до черта,
Сама так под порох и прет.
Подумай ведь только…
Четвертый
Тебя не видали мы год…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Беседа окончена.
Мы выпили весь самовар.
По-старому с шубой овчинной
Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Состарившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»
Далекие, милые были.
Тот образ во мне не угас…
Мы все в эти годы любили,