Аркадий Ипполитов: «У Эрмитажа есть все атрибуты первоклассного музея, но не хватает одного. Аркадий Ипполитов. Только Венеция. Образы Италии XXI - dzeso — LiveJournal Десять картин с бородатыми мужчинами и женщиной

Аркадий Ипполитов. Только Венеция. Образы Италии XXI May 17th, 2016

Книгу Ипполитова я случайно увидел в питерском доме книги как только она вышла . Стоила она как-то круто, была толстенной, а у меня уже и так к тому времени накопилось наверно кило под десять купленных, в ту поездку книг. В общем, наступил на горло собственной песне и не купил. О чем сейчас, после прочтения, жалею. На сегодняшний день это лучшее, что я прочел о Венеции.

Причем сам Ипполитов, как человек, производит довольно отталкивающее впечатление. Позже, когда я немного посмотрел его биографию, стало понятно почему. Да-да, это та самая «интеллигенция»:

На фото: Леонид Десятников, Борис Мессерер, Белла Ахмадуллина, Аркадий Ипполитов, Полина Осетинская, Дуня Смирнова , Александр Тимофеевский, Ирина Любарская, Сергей Дубровский, Владимир Напарин, Ирена Пастухова, Андрей Самадуга. 1991 г.

Но вначале я этого ничего не знал, и потому с удивлением прочел о встрече автора с Венецией:

«Я первый раз был в Италии и первый раз за границей и оказался в ней по приглашению моих друзей Данило Паризио и Марики Морелли, с которыми познакомился в Петербурге, где Данило оформлял как дизайнер и архитектор выставку современного итальянского искусства. Они пригласили меня вместе с Дуней Смирновой , на которой я тогда был женат , из личной симпатии, а также в знак уважения моих исключительных - так им казалось - знаний итальянского искусства.»

«Теперь, когда я вспоминаю об этом моём первом физическом контакте с Венецией, то чувствую странное раздвоение: это, конечно, я сижу на корме катера, таращусь на Венецию, как на новые ворота, и реву бараньими слезами, крупными и молчаливыми , но и всё тот же я, как будто со стороны, вижу здорового тридцатилетнего бугая, сидящего на корме катера и ревущего как баран .»

«Ревел же я на корме катера так, как никогда больше в жизни . «Ревел» - неправильное слово, так как оно предполагает некий звук, я же делал это беззвучно. Не потому что окружающих стеснялся, хотя и поэтому тоже, а потому что слёзы, не являясь выражением некоего душевного переживания, были просто следствием конденсации набившегося в мой череп тумана, то есть, подобно бараньим слезам, проявлением чистой физиологии, - и текли они обильно и непроизвольно . »

«Дуня, например, не рыдала, а только смотрела на меня с сочувственным удивлением, слезам моим вполне сопереживая и принимая их к сведению без всякого осуждения, но не пытаясь их, так сказать, разделить, что было бы смешно и ложно : предположим, она бы уселась рядом, взяла бы меня за руку и тоже принялась беззвучно слезами течь, как луком намазанная, - то-то была бы картинка!»

Вообще, я думаю, две трети или три четверти книги не о Венеции, а авторские эссе «о себе на фоне мира». Но, примерно к середине книги это уже перестало раздражать. Временами Ипполитов этим напоминал мне Бродского в «Набережной Неисцелимых». Но есть и существенное отличие. Если Бродский уж совсем о себе и о своем, где Венеция лишь фон, то для Ипполитова рассказ о городе - все же основная цель, просто делает это он вместе с рассказом о себе. Ведь:

«А впрочем: о чем может говорить порядочный человек с наибольшим удовольствием?
Ответ: о себе.
Ну так и я буду говорить о себе.

Ф.М.Достоевский. Записки из подполья»

Но как бы там ни было то, что Ипполитов рассказывает о Венеции - лучшее, что я читал об этом городе. В том-то, как мне думается, и трагедия России, что, с одной стороны, «интеллигенция» — словно сошедшая со страниц «Записок из подполья», а с другой, никто, кроме нее, о «Венеции» рассказать не может.

1. О чем книга
Немного своеобразный, но прекрасный путеводитель по Венеции. Достаточно логично построенный. Места описываются так, что я их узнаю по тексту, читаю, а перед глазами встают картины. Причем, о многом из того, что меня интересовало, но было непонятно, где искать информацию, Ипполитов рассказывает, да не просто так, а в контексте истории, литературы, музыки и живописи. Возникает целостная картина, благодаря чему, возможно, и происходит узнавание города.

Венеция 2016. Дом с верблюдом, глядя на который я сказал, что вот бы здорово узнать историю его и верблюда. Sigma SD1 Sigma SA AF 17-50mm f/2.8 EX DC OS HSM

Хотя, конечно, в тексте есть и подвохи, и закладки, и подмены смыслов, весь интеллигентский набор нелюбви к «этой стране». Альтернативы вот только подобным книгам нет, и это грустно.

Аркадий Викторович Ипполитов - родился в 1958 г. в Ленинграде. В 1989 г. окончил исторический факультет ЛГУ (кафедра истории искусств). С этого же года работает в Государственном Эрмитаже хранителем итальянских гравюр. Куратор выставок в Эрмитаже: «Шедевры западноевропейской гравюры XV-XVIII вв.» (1998), «Младенец Иисус» (2000), «Роберт Мэпплторп и классическая традиция. Искусство фотографии и гравюры маньеризма» (2004-2005) и др. Печатается в изданиях: «КоммерсантЪ», «Русский телеграф», «Пинакотека», «Сеанс» и др. Преподает историю искусств в Европейском университете (Санкт-Петербург) и в СПбГУКиТе.

Автор книг: «Барокко конца века. Круг Рубенса — круг Гринуэя» (1992), «Золотой осел» (1995), «Венеция» (2001), «Вчера. Сегодня. Никогда» (2008) и «Особенно Ломбардия. Образы Италии-21» (2012). Член экспертного совета петербургского института PRO ARTE. Эксперт, руководитель раздела «Изобразительное искусство», автор ряда статей издания «Новейшая история отечественного кино. 1986-2000». Член редколлегии издательства «Сеанс». ()

3. Чем и кому полезна
Всем, кто был или собирается в Венецию, стоит прочесть эту книгу. Ничего лучше я пока не встречал. Да, отпечаток личности автора затрудняет чтение, но его эрудиция, образность и связанность, на мой взгляд, это компенсируют.

4. Недостатки
Поначалу, пока не привык, и автор сильно раздражал, все поля исчерканы пометками, но позже, как-то смирился, или научился фильтровать и черкать поля перестал. Поэтому, недостатки с примерами будут лишь из самого начала книги.

1. Как уже писал, многословно местами и особенно там, где автор о себе рассказывает. Временами это становится цветасто, пошло и пусто. Вот, например, фрагмент про Набережную Неисцелимых:

«Нет никакой Набережной Неисцелимых и в помине, она ни в одном путеводителе не упоминается, но Бродский называет своё эссе «Фондамента дельи Инкурабили», «Неисцелимые» для него важны, и текст его «Дзаттере», «Плотами», никак не может быть обозначен, что за глупость. Конечно, эссе Бродского и есть Фондамента дельи Инкурабили, то есть cosa in sè, рождённая лишь субъективными свойствами самого Иосифа, поэтому в гидах её может и не быть, однако если вы пороетесь в архивах и антикварных лавках, то на очень старых венецианских картах, пылящихся там, выцветших, как смытые ветрами и дождями фрески с фасадов старых дворцов, вы сможете найти надпись Fondamenta degli Incurabili.

Набережная Неисцелимых является как привидение: картами уже давно никто не пользуется, они бесполезны, как искусство, но карты доказывают, что Фондамента дельи Инкурабили есть, она на какой-то грани действительности и воображаемого, как и всё в Венеции. Но она существует, совершенно точно, это именно то место, где я поскользнулся, и расположено оно как раз около Понте деи Инкурабили и напротив Оспедале деи Инкурабили. Теперь и я могу это подтвердить, так как камни набережной врезались в меня во всей апдайсковской кристаллической полноте и Неисцелимые обступили меня со всех сторон. Столь внятный ушиб я получил, конечно, на Фондамента делле Дзаттере, но упал-то я в метафизичность Фондамента дельи Инкурабили, то есть в бродскую Набережную Неисцелимых, и именно там и растянулся, а не посреди какой-то Набережной Плотов, чётко отмеченной на визитных карточках реальности, которыми пользуются «хронические туристы». В Венеции с объективностью всё не просто»

Ну а вот табличка с наименованием набережной:

Венеция 2016. iPhone

А вот памятная доска:

Венеция 2016. iPhone

2. Лукавство двойных стандартов. Есть прекрасные эльфы и для них нормально:

«Кампо Санто Стефано, например, вы изучили досконально, до мельчайших подробностей, уже пообедать там успели и в многочисленных её кафе посидели не раз »

А есть орки, страдающие потреблятством:

«Набери теперь в интернете «карпаччо», так выскочит:

— карпаччо из говядины
— карпаччо из лосося
— карпаччо из свеклы
— карпаччо из курицы

и только где-то на последнем месте проблеснёт «карпаччо витторе», ибо наша эпоха потреблятства - «потреблятство» очень удачный перевод термина affluenza , являющегося миксом из affluence, «изобилие», и influenza, «грипп», изобретенного де Графом, Ванном и Нейлором и поставленного в заглавие их нашумевшей книги Affluenza: The All-Consuming Epidemic 2001 года, по-русски звучащее как «Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру» - совсем уж всё в жральню превратило. Блюдо «карпаччо» стало гораздо известнее, чем художник, своё имя блюду отдавший, - о да, это всё так, и, дорогой читатель «со вкусом», меня от глупого восхищения Венецией воротит так же, как и тебя, но мой трёхкопеечный Карпаччо выскакивает из эпохи, потреблятства начисто лишённой.»

3. Вольное использование смысла слов , например, в авторском понимании суггестия - это:

« воздействие на разум и воображение человека посредством ассоциаций, укоренённых в подсознании, и слово это я лично не слишком люблю, так как с юности помню защиту одной диссертации, на которой рецензент сказал о диссертанте, что «суггестивность» прилипла к кончику его пера»

Но вообще-то суггестия это:

«Внушение (лат. suggestio — сугге́стия) — психологическое воздействие на сознание человека, при котором происходит некритическое восприятие им убеждений и установок. Представляет собой особо сформированные словесные (но иногда и эмоциональные) конструкции, часто также называемые внушением»

И такого в тексте довольно много. Вот, например, как используется термин фашизм:

«В конце XV века, после принятия Гранадского эдикта 1492 года, предписавшего насильственное изгнание под страхом смертной казни всех иудеев из Испании, подписанного королём Фердинандом Арагонским, а инспирированного королевой, Изабеллой Кастильской, получившими за свои богоугодные дела подобного рода прозвище Католических и бывших самыми настоящими фашистами , то есть после исторического начала европейского Холокоста в Венецию хлынула масса испанских евреев, образованных, способных и богатых»

Интересно, а кем тогда автор считает Иисуса Навина , приказавшего вырезать Иерихон полностью. Ну и так далее. Как говорил Козьма Прутков:

«Специалист подобен флюсу, полнота его односторонняя »

Вот и Ипполитов, стоит ему чуть-чуть отойти от зоны компетенции начинает напоминать журнал Сноб в плане содержательности.

5. Вердикт
И тем не менее, еще раз повторю: прекрасная книга о Венеции. Лучшая из того, что я прочел. Ларс фон Триер говорил о таком: «Умереть-как-мифологично сделано» .

Аркадий Викторович Ипполитов (род. 26 марта 1958, Ленинград) - российский искусствовед, куратор, писатель.

Биография

Окончил исторический факультет Ленинградского университета по кафедре истории искусств.

С 1978 года работает в Государственном Эрмитаже.

С 1988 - старший научный сотрудник Отдела западноевропейского изобразительного искусства Государственного Эрмитажа, хранитель итальянской гравюры.

Куратор многочисленных выставок классического и современного искусства. Член Правления Института Pro Arte (Санкт-Петербург). Автор более 400 научных и критических публикаций. Преподаватель истории искусств в Европейском университете (Санкт-Петербург).

В 2008 г. об А. В. Ипполитове снят документальный фильм: «Список кораблей» режиссёр Алексей Гусев, композитор картины: Леонид Десятников.

Кураторская деятельность

В 2002 г. А. В. Ипполитов стал координатором проекта « Эрмитаж-Гуггенхайм».

Куратор многочисленных выставочных проектов в России и за рубежом.

Избранные проекты (Эрмитаж):

«Ирвин Пенн. Фотографии из Института искусств Чикаго». 1998. Каталог: СПб,1998
«Младенец Иисус в западноевропейской гравюре». 2000
«Пармиджанино в веках и искусствах». 2004. Каталог: СПб, 2004
«Илья и Эмилия Кабаковы. „Случай в музее“ и другие инсталляции». 2004. Каталог: СПб, Нью- Йорк, 2004
«Роберт Мэпплторп и классическая традиция: фотографии и гравюры маньеризма». 2004-2005. Нью-Йорк, Петербург, Бильбао, Москва. Каталог: Нью-Йорк, 2004.
«Хогарт, Хокни и Стравинский. „Похождения повесы“». 2006. Каталог: СПб, 2006
«Пространство Тимура». 2008. Каталог: СПб, 2008
«Венеция и венецианская жизнь в гравюре 18 века». 2008. Каталог: СПб, 2008
«Борис Смелов. Ретроспектива». 2009. Каталог: СПб, 2009
«Дворцы, руины и темницы. Джованни Баттиста Пиранези и итальянские архитектурные фантазии 18 века». 2011. Каталог: СПб,2011

Избранные проекты в других музеях:

«Барокко конца века. Круг Рубенса- круг Гринуэя» . 1993. Музей Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академия имени А. Л. Штиглица. Каталог: СПб, 2003
«Улицы-лица, годы-дома». 2003. Государственный музей истории Санкт-Петербурга, при участии Государственного центра фотографии МК РФ
«Ballet Royal. Арифметика идеального». 2006. Музей театрального и музыкального искусства, СПб.
«Modigliani в Фонтанном доме». 2008. Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме. Каталог: СПб, 2008.
«Pro Domo mea»("Бес попутал в укладке рыться.."). 2009. Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме, при участии Государственного Русского музея, Музея театрального и музыкального искусства, музея Александринского театра, музея Театра марионеток им. Е.Деммени. Буклет: СПб, 2009
Russia Palladiana. Палладио в России. От барокко до модернизма. Музей Коррер, Венеция. 2014.
"Палладио в России." Царицыно (музей-заповедник), Москва. 2015.
"Палладио в России. Часть 2. Двадцатый век." Музей архитектуры имени А. В. Щусева, Москва. 2015.
"Тузы, дамы, валеты. Двор и театр в карикатурах И. А. Всеволожского из собрания В. П. Погожева". Царицыно (музей-заповедник), Москва. 2016.
"ROMA AETERNA. Шедевры Пинакотеки Ватикана. Беллини, Рафаэль, Караваджио. " Государственная Третьяковская галерея,Москва. 2016.

Избранные проекты (современное искусство):

«Егор Остров. Фрагменты». 2002. Галерея Марины Гисич, Петербург
«Птичий грипп». 2006. Галерея Anna Nova, Петербург
«Семнадцать снов Иосифа Сталина. Дворец советов. Конкурс проектов». 2007. Галерея Anna Nova, Петербург
«Новая Академия. Санкт-Петербург». 2011. Фонд « Екатерина», Москва. Каталог: М.: 2011
«Серебряный город. Петербургская фотография 20-21 веков». 2012. Центр фотографии имени братьев Люмьер, Москва
"Новые мифологии". 2012. Antico Ospebale dei Battuti, San Vito al Tagliamento, Italia. Каталог: Udine: Lithostampa, 2012
"Коронация Поппеи". 2013. Rizzordi Art Foundation.
"Ландшафты небес". Ольга Тобрелутс. 2014 NameGallery. Санкт-Петербург.
"Книга Понтормо". 2016. Городская усадьба А. Л. Кнопа. Москва.
"Римское время." Графика Максима Атаянца. 2016- 2017. ГМИИ им. А.С. Пушкина, Москва.

Сто лет спустя Аркадий Ипполитов решился пойти по стопам Павла Муратова, написавшего «Образы Италии» — самый известный итальянский травелог, написанный по-русски. Новый цикл книг неслучайно носит подзаголовок «Образы Италии-XXI». Его первая книга «Особенно Ломбардия» издана пару лет назад. Теперь — «Только Венеция». Город дан без описания островов лагуны, и даже Лидо с Джудеккой обойдены вниманием. Поэтому — только Венеция, особенное место для автора, однажды уже написавшего для «Афиши» путеводитель по Светлейшей, так называли Венецианскую республику в прошлые века — La Serenissima. Нужно ли говорить, что Ипполитов знает этот город столь же хорошо, что и историю итальянской живописи, которой занимается всю жизнь? Разумеется, исключительное знаточество автора ставит «Только Венецию» в ряд первоклассных книг, написанных об Италии просвещёнными иностранцами, такими как Джон Рёскин, чьи «Камни Венеции» стали классикой, или Питер Акройд, чья «Венеция. Прекрасный город» вышла совсем недавно.

Аркадий Ипполитов //Фото: Александр Лепёшкин

В чём разница между вашей первой итальянской книгой и второй?

— Главное принципиальное различие между первой книгой и второй — это то, что одна про Ломбардию, другая про Венецию. Остальное не принципиально, но существенно — в Ломбардии было много городов, Венеция же одна. В Венеции насыщенности на квадратный метр больше, чем в Ломбардии, она столь же богата, как и целая провинция, но более едина. Поэтому и книга получилась, как я считаю, субъективнее и — сложнее. В Ломбардии было путешествие — здесь путь, очень чётко очерченный, от Святого Иова до Святой Елены. Как вы понимаете, это путь христианства, ну нечто вроде «Пути паломника» Джона Баньяна, также занудно. Писалась книга чуть ли не так же, как и Ломбардия — всю жизнь и девять месяцев. В Венеции я жил во все сезоны и во всех районах, но любимое время в Венеции для меня конец марта-апрель и октябрь — начало ноября, что, я думаю, и в книге чувствуется. Районы мне также нравятся все, хотя чаще всего я жил в Дорсодуро — так получилось. Об этом я тоже пишу.

Для жизни в Венеции вы выбираете Дорсодуро, но открываете книгу подробной экскурсией в Каннареджо. Почему вы решили начать венецианские путешествия именно с этого района?

— Я выбираю даже не столь Каннареджо, сколь Сан-Джоббе, Святого Иова. Моя Венеция уже давно начинается с этого места, причём это объясняется как всевозможными обобщениями: Иов — начало и конец всего, ибо «погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек », а также in my beginning is my end — так и тем весьма непритязательным обстоятельством, что Сан-Джоббе близко к вокзалу. В Дорсодуро я жил не потому, что чем-то особо его отмечаю, а как-то так получалось. Дорсодуро имеет репутацию района истинных знатоков Венеции, там тихо и центрально, нет толкучки Сан-Марко, он воспет де Виньи и иже с ним, в том числе и Бродским с его Набережной Неисцелимых. Меня уж даже и начало это раздражать, так что теперь сознательно Дорсодуро, несмотря на всю его завораживающую прелесть, бегу.

Мне показалось, что вы заходите в Венецию с севера, так как Каннареджо больше всего напоминает Петербург. Насколько важны для восприятия города своевольные ассоциации? В описании Каннареджо вы вспоминаете повесть Гоголя «Нос»…

— Нет более разных городов, чем Венеция и Петербург, и в городе Венеции о городе Петербурге мне ничего не напоминает. В Петербурге — кое-что напоминает Венецию. Но и Венеция, и Петербург — часть мирового культурного пространства, и там-то уж они пересекаются и переплетаются. Ассоциация на то и ассоциация, что она, происходя от латинского associare — соединять, возникает непроизвольно. Вся повесть о Носе крутится вокруг безносого Риобы, важнейшей реалии Каннареджо и Венеции, и «Нос», притом что Риоба — вылитый майор Ковалёв, к реалиям Венеции имеет прямое отношение.

В своё время вы написали один из первых венецианских путеводителей «нового времени». Насколько помогала вам в нынешней работе эта книга? Или мешала как уже однажды написанное, проговоренное? Вы можете что-то порекомендовать из книг о Венеции, доступных современному читателю?

— Путеводитель я благополучно из головы выкинул. К тому же «Афиша» мне на мозги капала, вмешивалась и денег, причитающихся по договору, не доплатила — с удовольствием обнародую эту информацию. Ничего мне не мешало, всё начинается с чистого листа, с образованного на компьютере файла — ни тебе палимпсеста, ни «я на твоём пишу черновике». Пользовался я не путеводителями, а чёрт ногу сломит чем — от редких сборников галантных историй до Библии и обратно. В том числе, конечно, и различными изданиями про Венецию. На вопрос, что порекомендовать — читайте «Смерть в Венеции», не ошибётесь, и достать легко. Я её, надо сказать, в одно из последних посещений Венеции прихватил вместе с книгой Акройда — весьма поучительной — и много чего нового нашёл.

Книга Акройда — свод «общих» представлений о Венеции и венецианских стереотипах, которую можно было написать, не выходя из дома. Насколько важно передать в книге ощущение личного присутствия — города, себя в городе, города в себе?

— Я не считаю книгу Акройда сводом общих представлений. Думаю, что даже если пишешь книгу, которая каталог-перечень зданий, то и в этом случае получается личное присутствие — отделаться от личного присутствия нельзя, но можно поставить задачу его минимизировать. В данном случае такая задача передо мной не стояла, я разошёлся.

Какова судьба книги Муратова на Западе?

— Муратова никогда не переводили, и он известен только русистам.

Повлиял ли на вас Рёскин?

— Нисколько. Рёскина я очень уважаю и ценю, но не люблю. Мне не нравится его викторианскость и вкусовая самоуверенность.

Какой смысл вы вкладываете в название? Почему Ломбардия «особенно», а Венеция «только»?

— «Особенно Ломбардия» мне придумало издательство, у него и спрашивайте, в чём смысл. А «Только Венеция» — это моё, потому что надо уже продолжать заданный издательством тон и потому что в книге только Венеция. Даже нет ни Мурано, ни Джудекки…

Можно ли представить Венецию без её живописи? Наполеон ограбил город и вывез большинство картин и скульптур во Францию. Какой была бы Венеция, если бы трофеи не вернули?

— Представил себе Венецию без картин: печально... Но, наверное, вы не хотели меня заставлять проделывать столь трудную для воображения работу, а хотели спросить нечто попроще: не является ли живописность определяющей венецианской консистенции. Да, является, как ни в одном другом городе мира, — поэтому и Пастернак, описывая свой приезд в город, пишет, что, как только он шагнул с вокзала, в ночи вода в канале напомнила ему о венецианской живописи. Так что, отмени Наполеон поход в Россию, дабы занять всех своих солдат задачей вычистить Венецию от картин и лишить её живописи, живописность в городе всё равно бы осталась.

Мне представляется очень важной ваша мысль, что в Венецию следует ехать не за прошлым, но за будущим. Каким же оно открывается оттуда?

— Будущее мира из Венеции представляется таким, каким предстаёт настоящее в стихах Баратынского:

Но прихотям судьбы я боле не служу:
Счастливый отдыхом, на счастие похожим,
Отныне с рубежа на поприще гляжу
И скромно кланяюсь прохожим.

То есть неагрессивным и несколько анемичным, но мне, безусловно, симпатичным. Будет ли оно таким или нет — не от Венеции, увы, зависит.

В книге вы цитируете многие стихи, оперные либретто, церковные песнопения и киносюжеты. Какие виды искусства самые венецианскоёмкие?

— Ни один из видов искусства для Венеции недостаточен, и, увы, из-за трудоёмкости я отказался от именного списка, что многие ставят мне в упрёк. Именной список моей книги был бы её третью.

Какой венецианский музей вы находите самым интересным?

— Музей Академии — Gallerie dell"Accademia, конечно же. Без него никуда, шедевр на шедевре.

Ассоциация «Хорус» объединяет 16 церквей, самых интересных в художественном плане. Стоит ли придерживаться их рекомендаций?

— Хорус — не рекомендация, а полезнейшая вещь, помогающая вам сэкономить деньги. Все венецианские церкви интересны, отсылаю к пресловутому моему путеводителю, в котором они все перечислены и отмечены звёздочками по важности, в интервью это делать не место. В данную книгу вошли не все, и перед оставшимися, например, перед Chiesa di San Giovanni Grisostomo с потрясающим Себастьяно дель Пьомбо я испытываю глубочайшую вину.

Себастьяно дель Пьомбо. Св. Иоанн Златоуст между святыми Екатериной, Марией Магдалиной, Лючией и святыми Иоанном Евангелистом, Иоанном Крестителем и Феодором. 1509-1511. Церковь Сан Джованни Хризостомо

Картины в церквах расположены неудобно, а потолки высоко. Что делать? Носить с собой бинокль?

— В церквях действительно живопись рассматривать ещё менее удобно, чем в музеях, зато она на своём месте. С биноклем или с чем — проблема вашего зрения, мне очков хватает.

Источники уверяют, что «хватит» и трёх дней для туристического визита. Сколько времени нужно на Венецию «нормальному» туристу?

— Вопрос «о времени на Венецию» некорректен. У кого сколько есть. Достаточно никогда не будет, но Венеция вполне может осточертеть. Если источник вам говорит, что «достаточно» трёх и т.д. дней, — плюньте в этот источник, лучше из него не пить.

Приедалась ли вам Венеция? Или вы находите этот город лучшим на свете?

— Венеция мне не приедалась никогда, но я больше двух недель никогда в ней не жил — и не хотел бы. Каждый раз я к концу второй недели чувствую такую усталость, что и рад уехать. Если Венеция осточертела, то и уезжайте. Наверное, если бы мне пришлось в ней жить долго, она бы мне осточертела. Осточертеть Венеция может, приесться — нет. Вот некоторым — я их знаю — Венеция осточертела, а они в ней живут. Ну, и уезжают время от времени. Лучший город — над небом голубым, а на земле нет города, который следовало бы назвать лучшим, и быть не может.

См. также

От Грозного до Татлина. Фрагмент новой книги Аркадия Ипполитова

О приключениях эфира и о том, как приятно восхищаться мастерством и находить в нем странности, также о том, что жить нужно долго

Каким обещает стать современное искусство в ближайшие десять лет

Вечный город глазами Николая Гоголя, Павла Муратова и Виктора Сонькина. Сегодня Муратов

О том, как польский поэт ХХ века встречает ренессансного художника Пьеро делла Франческа и проникается к нему величайшей любовью

Все материалы Культпросвета Долгоиграющее

Несколько взглядов на собор Парижской Богоматери

В красках и судьбах, а также в химерах, гаргантюа и пантагрюэлях

Тихон Пашков , 17 апреля 2019

Из фотоальбома "Бутафорское счастье"

О неизбежных поворотах судьбы и о счастье быть дикарем

Наталья Львова 16 апреля 2019

Десять картин с бородатыми мужчинами и женщиной

О знакомых незнакомцах

Людмила Бредихина 27 марта 2019

Марлен Хуциев. Пейзаж с героем

Из книги "Живые и мертвое"

Евгений Марголит 19 марта 2019

Николай Носов, писатель без бормотографа. 110 лет

Лидия Маслова 23 ноября 2018

Десять картин с собаками

Охотники Брейгеля, часовой Фабрициуса, мопс Хогарта, вериги из Переславля-Залесского

Аркадий Ипполитов

В Париже открылась выставка года

Статьи в Коммерсанте, Сеансе

Номер 186 от 01-10-94

Самый актуальный художник Европы родился 400 лет назад

Сегодня в "Гран Пале", выставочном зале Лувра, открывается посвященная четырехсотлетию со дня рождения Никола Пуссена грандиозная выставка, которая в январе переедет в Лондонскую национальную галерею. Поразительны размеры этой экспозиции - сто картин и сто сорок рисунков собраны в Лувре с разных концов света. Ни один художник эпохи барокко пока не удостаивался столь гигантской монографической выставки. Выбор Пуссена, думается, связан не только с юбилейными обстоятельствами: его творчество, ставшее символом рационализма, уравновешенности и спокойствия, нынче особенно привлекательно для Запада, более всего ценящего стабильность. Пуссен в "Гран Пале" поистине стал событием года. Сегодня собрать вместе сто картин этого художника также трудно и дорого, как восстановить сады Семирамиды. О Пуссене пишет искусствовед АРКАДИЙ ИППОЛИТОВ.

Две международные монографические выставки, состоявшиеся в этом году - выставка Пикассо в Париже и Берлине и выставка Матисса в Нью-Йорке и Париже - свидетельствуют о том, что творчество этих классиков двадцатого века нынче для публики стало зрелищем, по привлекательности сопоставимым с чемпионатом мира по футболу. Громадные очереди, бесконечное продление срока выставок и увеличение рабочего времени экспозиций до глубокой ночи доказали, что западный зритель стал необычайно восприимчив к прекрасному. Они доказали также, что Пикассо и Матисс превратились в явления поп-культуры, вполне выдерживающие конкуренцию с Майклом Джексоном и Стивеном Спилбергом. Ситуация, в сущности, лестная и для западного зрителя, и и для Пикассо с Матиссом. Сможет ли Пуссен встать вровень с титанами XX века? Cудя по всему, устроители выставки в Лувре и Национальной галерее уверены, что сможет.

Репутация Пуссена на всегда была достаточно прочной, хотя никогда его живопись не вызывала того массового восхищения, какое выпало на долю Рафаэля или Брейгеля. Пуссен, как ни парадоксально прозвучит это утверждение, всегда был художником для тонких ценителей, а не для широкого зрителя. Такое положение сложилось еще при жизни художника. Пуссен довольно рано уехал в Рим, где добился известности не благодаря большим религиозным композициям или фресковым циклам, как большинство барочных мастеров, будь то Караваджо, Карраччи или Рубенс, а благодаря сравнительно небольшим произведениям, предназначенным для элитарного круга знатоков древнего и нового искусства. Слава Пуссена, созданная как раз такого рода заказчиками, обеспечила ему крупные комиссии, вроде алтарной картины для собора Святого Петра в Риме "Мучение Святого Эразма". Пуссен, однако, весьма неохотно брался за них, предпочитая свободу в выборе сюжета и формата своих произведений, невозможную в официальных заказах типа ватиканского. Римские успехи Пуссена побудили французского короля попытаться вернуть художника на родину. Однако Пуссен не смог стать придворным живописцем, в отличие, например, от Веласкеса.

У Пуссена никогда не было ни большой мастерской, ни множества учеников, как у Рембрандта. Его влияние на живопись XVII века оказалось очень большим, но преимущественно косвенным. Французская Академия, обожествившая Пуссена до того, что его искусство стало ассоциироваться с академизмом, была чужда художнику, как всякая официальная организация. Он никогда не искал почетных титулов, предпочитая находиться в том положении в обществе, которое в эпоху декаданса получило название "башня из слоновой кости". Лебрен, творец Большого стиля Версаля, восхищался Пуссеном и отдал ему место первого французского художника. Но сам Пуссен остался чужд Версалю, как и любому другому проявлению государственности.

Наиболее близок Пуссену из всех художников XVII века Ян Вермер Делфтский при той разнице, что космосом Вермера был его родной Делфт с расчерченными аккуратными квадратами двориков, а Пуссена - Рим с Форумом, превращенным в коровий рынок. Вермер был полностью забыт и воскрес только благодаря изысканному вкусу французских декадентов конца прошлого века, но с тех пор каждый эстет от Олдоса Хаксли до Питера Гринуэя считает своим долгом время от времени умирать около "Вида Делфта", подобно прустовскому Берготу. Пуссен, возвеличенный Академией и перенесший бремя славы во времена ампира, был скомпрометирован наполеоновскими амбициями, которые отныне стали отождествляться с его творчеством.

Для широкой публики искусство Пуссена слилось с академизмом, что надолго отвратило от него поклонников Вермера. Взаимоотношения Пуссена и просвещенной публики конца XIX века прекрасно изобразил Пруст. Когда при маркизе де Говожо произносили имя Пуссена, ее губы морщились в саркастической улыбке, но указание на то, что новый бог маркизы, художник Эльстир, находил вдохновение в живописи мастера, сбивало ее с толку, заставляя задуматься и изменить свое мнение. Еще более характерно замечание Пруста о том, что в живописи Пуссена "можно найти мазки Тернера" - своеобразный способ реабилитации. Хотя Пуссен вряд ли был бы польщен, если б в его картинах кто-нибудь обнаружил мазки Тернера, зато Тернер, судя по высказываниям, был бы счастлив обнаружить на своих холстах следы манеры Пуссена.

Несмотря на саркастические улыбки передовой публики, Пуссен был любимым художником Дега и Писсарро. Общим местом стала взаимосвязь искусства Пуссена и Сезанна. Недавно в Англии прошла интересная выставка, сопоставившая пейзажи обоих мастеров. Сера впрямую апеллировал к живописи Пуссена в своих больших фигурных композициях. Матисс копировал работы Пуссена. В 1944 году Пикассо создает в честь освобождения Парижа полотно "Вакханалия", являющееся переработкой "Вакханалии" Пуссена из коллекции Жамо. Так что художник, потеряв широкую популярность, на которую его обрекли академики, снова нашел прибежище в башне из слоновой кости, став художником для художников. Возможно, что выставка в "Гран Пале" откроет двери этой башни и что классик классицизма будет столь же популярен, как классики авангарда. В таком случае западный зритель окончательно докажет свой вкус. Впрочем, если выставка, как предсказывают пессимисты, не будет пользоваться успехом у массового зрителя, то знатоки смогут с мазохистским удовлетворением каламбурить, повторяя Et in Arcadia ego ("И я был в Аркадии"), имея в виду как самую знаменитую картину Пуссена, так и, разумеется, то, что наслаждение она приносит одним лишь избранным. Журнал «Власть» № 35(194) от 17.09.1996

Банковские коллекции / Принципы собирательства Русская духовность встретилась с голландской обстоятельностью Вновь Россия и Голландия

Через триста лет и опять в Петербурге сошлись две культуры: русская и голландская. По этому поводу можно бесконечно спекулировать на тему реформ: о том, что Россия второй раз обращается именно к Нидерландам во времена, когда… и т. д., и представить голландцев своего рода варягами, призываемыми Русью для того, чтобы придать ей европейский вид. Повторение такого рода опыта придает взаимоотношениям России и Голландии своего рода устойчивость.

Сегодня, спустя триста лет, все те черты голландской культуры, что оказались столь привлекательны для Петра, одержимого идеей реформирования, видны даже с большей отчетливостью. Крошечная Голландия для огромной России представляла собой идеально возделанную и ухоженную часть Европы. Она была Европой в кубе, образцово-показательной Европой, Европой, где все европейские черты были столь отчетливо проявлены, что стали почти карикатурными. Для Руси, объятой азиатско-византийским сном о духовном величии и избранности, европейскость выражалась в первую очередь в практическом рационализме, то есть в разуме, направленном на то, чтобы достичь процветания не абстрактных "всех", а каждого отдельного человека. Именно это было абсолютно чуждо русским, и именно это привлекало их больше всего.

Небольшой народ, занятый осушением крохотных польдеров и искусной защитой своей территории от морских вод, и - народ великий, с великолепным безразличием относящийся к заболачиванию собственных гигантских земель и с садомазохистским удовольствием выжигающий и вырубающий лес, ту драгоценность, за которой голландцам приходилось плавать в Норвегию и покупать ее втридорога. Величественный контраст двух наций сохранился до сих пор. Кропотливые голландцы, в течение веков усердно культивирующие свою независимость и от природы и от других, a priori более сильных наций, и бездонное русское безразличие к какому-либо влиянию извне, покоящееся на уверенности, что глубины русского духа смогут справиться с любым явлением здешнего мира да и нездешнего тоже.

Аркадий Ипполитов (2006) Аркадий Викторович Ипполитов (род. 26 марта 1958, Ленинград) российский искусствовед. Окончил исторический факультет Ленинградского университета по кафедре истории искусств. С 1989 г. работает в Государственном Эрмитаже … Википедия

- … Википедия

Ипполитов русская фамилия. Известные носители Ипполитов, Аркадий Викторович (р. 1958) российский искусствовед. Ипполитов, Василий Афанасьевич (1892 1957) российский и советский конькобежец, тренер; брат… … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Монастырский. Андрей Монастырский … Википедия

Юрий Викторович Чайников (1950) – российский переводчик полонист. Биография Закончил экономический факультет МГУ (1972). Работал и работает по сей день в Институте научной информации по общественным наукам (ИНИОН), на радио. Литературные труды… … Википедия

Эта страница информационный список. См. также основную статью: Новодевичье кладбище Содержание … Википедия

Сталинская премия за выдающиеся изобретения и коренные усовершенствования методов производственной работы форма поощрения граждан СССР за значительные заслуги в техническом развитии советской индустрии, разработки новых технологий, модернизации… … Википедия

Книги

Только Венеция. Образы Италии XXI , Аркадий Викторович , Ипполитов , Уникальная книга о невероятном городе. Венецианское прошлое не исчезло, вечная красота свежа, как «высокая вода», с моста Риальто слышны голоса куртизанок и крики николотти, дерущихся с… Категория: