Дочь ростроповича. Ольга и Елена Ростропович: «Мама успела составить завещание. И вам с сестрой это позволялось

На открытии кроме дочерей Галины Павловны присутствовали Александр Сокуров, Максим Шостакович и другие. Фото с сайта www.gov.spb.ru

В Санкт-Петербурге на доме по набережной Кутузова, 16, окна которого выходят на крейсер «Аврору», была открыта вторая мемориальная доска - на сей раз в память о Галине Вишневской. Авторы бронзовой доски скульптор Рустам Игамбердиев, архитектор Антон Медведев, художник Александр Додон изобразили великую певицу ХХ века в образе Тоски из одноименной оперы Пуччини – партии, которую она многократно исполняла на сцене Большого театра. Со своей доски, словно из окна Вечности, она слушает играющего мужа – великого виолончелиста ХХ века Мстислава Ростроповича, чей барельеф расположен справа. Дочери Ольга РОСТРОПОВИЧ , руководитель Центра оперного пения Галины Вишневской, и Елена РОСТРОПОВИЧ , президент благотворительного фонда Вишневской-Ростроповича «Во имя здоровья и будущего детей» рассказали музыкальному критику Владимиру ДУДИНУ о том, чем для них является дом на набережной Кутузова, 16.

– Чем был этот дом на набережной для Галины Павловны?

Ольга Ростропович: Этот дом был для нее очень дорог. Мама очень любила Ленинград, всегда хотела, чтобы у нее здесь был дом недалеко от Эрмитажа, Летнего сада, чтобы стоял на Неве – во всяком случае, именно такие пожелания она высказывала папе. Они приобрели сначала одну квартиру, потом расселили еще около десяти, где в каждой было по четыре-пять семей, купив им 43 отдельные квартиры. Процесс расселения занял много лет. Последняя квартира была выкуплена четыре года назад. Люди, которые оставались здесь жить, были очень довольны: у нас очень чисто, замечательная охрана, поэтому, конечно, отсюда им никуда не хотелось уезжать. Но вот наконец все выехали. Мама сделала дом таким, каким хотела, каждый сантиметр обставила по своему вкусу.

Елена Ростропович: Дом в Петербурге существует благодаря Галине Павловне. В этот дом мы собрали все. Папа и мама привозили сюда свои архивы, платья, словом, культурное наследие: партитуры, письма, включая даже наши письма к родителям, фотографии, много потрясающих личных вещей. Родители ведь пустили корни в Европе, я продолжаю там жить уже более сорока лет, в Лозанне. А дом в Петербурге – единственный, купленный в России. Сейчас здесь находится наш семейный фонд, наша семья, наша жизнь.

– Публиковать неизвестные документы не планируете?

Е.Р.: Пока нет, пока хотим разобраться, сейчас столько всего надо успеть сделать, пока мы еще с Ольгой можем, а время идет. Наши дети, которых у меня четверо, а у Ольги двое, еще не поддержали это дело. Но пока они молодые, не стоит с них спрашивать.

О.Р.: Надо думать, все в процессе, есть планы, но пока говорить о них рано.

– Для широкой публики не собираетесь когда-нибудь открыть этот дом? Может быть, камерный концертный зал?

Е.Р.: Нет, это наш частный дом с семейными архивами. У нас есть два музея – Мусоргского и Шостаковича, куда можно попасть по записи, но не просто полюбопытствовать, а осмысленно, с целью. Мы не афишируем это громко. Концертный зал? Может быть, когда-нибудь, если это будет служить какой-то цели.

О.Р.: Во всяком случае, сейчас об этом речи пока нет. Мама говорила, что не хотела бы, чтобы сюда ходили люди в грязной обуви. Она считала, что здесь находится ее личное пространство. Да и все это – очень серьезный и хлопотный вопрос, над которым мы с сестрой думаем.

– Открытие мемориальной доски завершило год 90-летия Галины Вишневской?

О.Р.: Да, мамин юбилейный год я провела на высоком уровне, как ей бы понравилось. В январе в Красноярске прошел фестиваль, посвященный Галине Павловне. Мы выступали в Иркутске. Фестиваль Ростроповича в этом году с концертным исполнением «Аиды» с Зубином Метой тоже был посвящен маме. Был конкурс оперных певцов Вишневской, после чего в сентябре состоялся Первый оперный фестиваль им. Вишневской в Сочи, который станет ежегодным. В октябре на исторической сцене Большого театра прошел концерт памяти мамы, два месяца там была открыта посвященная ей выставка. 11 декабря в день ее ухода прозвучала Четырнадцатая симфония Шостаковича в Большом зале консерватории. Следующий год пройдет под знаком юбилея папы. Два года я думаю о том, кого бы папа захотел увидеть в год своего 90-летия, и поняла, что он наверняка привез бы свой любимый оркестр из Вашингтона, где семнадцать лет был главным дирижером. Они с удовольствием приедут, потому что очень дорожат памятью о папе, и выступят в Москве и Петербурге. Надеюсь, что все получится. Еще папа очень любил Японию, поэтому в Москву приедут японские оркестр и хор. В моем сознании папа с мамой продолжают жить, я с ними мысленно общаюсь. Поэтому не ожидала увидеть сразу два родных лица на памятных досках – все, что от них осталось, их больше нет… Мне в день открытия доски снова стало очень тяжело. С другой стороны, оба они смотрят друг на друга, на любимого человека, на Неву.

Галина Вишневская и Мстислав Ростропович с дочерьми Ольгой и Еленой

В детстве, до вынужденного отъезда из СССР в 1974 году, мы жили в Москве в так называемом «Доме композиторов» на улице Огарева (нынешний Газетный переулок), где были кооперативные квартиры у многих музыкантов. И у нас были знаменитые застолья - папа их очень любил, двери в любое время суток были открыты для друзей. Все знали, что на любой праздник у Ростроповичей будет самый лучший стол, поэтому гости к нам всегда с удовольствием приходили.

Сейчас, рассматривая старые фотографии, я поражаюсь - у мамы была совершенно идеальная фигура. Будучи ребенком и живя рядом с ней, я этого не замечала. В день спектакля мама последний раз ела в три часа дня и только мясо без гарнира - Римма, наша помощница по хозяйству, давала ей полусырой бифштекс. И когда они с Риммой ругались, та приносила ей вместо бифштекса селедку (Смеется).

А вот после напряженного спектакля в Большом театре, уже заполночь, всегда был накрыт стол, открывалось шампанское, мама никогда не возвращалась из театра одна - всегда с коллегами, поклонниками. Машин ни у кого не было, она шла из театра пешком, а следом за ней целая процессия. До глубокой ночи сидели и обсуждали как кто пел, во время тот или иной певец вступил, как что-то упало за кулисами и конечно же доставалось дирижеру, который по большей части объявлялся бездарным (Смеется). У оперных певцов всегда так.

С раннего детства мама учила нас правилам поведения за столом: «Оля, сиди прямо!», «Оля, у тебя есть салфетка», «Оля, не пей залпом!» ... Теперь и я не даю покоя своим детям: «Слава, убери локти со стола!». Я понимаю, что это действует сыновьям на нервы, но ничего поделать не могу - это уже у меня в крови.

С раннего детства мама учила нас правилам поведения за столом: «Оля, сиди прямо!», «Оля, у тебя есть салфетка», «Оля, не пей залпом!

Мстислав Леопольдович был очень строгим отцом. Когда к нам приходили гости - Давид Ойстрах, Святослав Рихтер, Дмитрий Дмитриевич Шостакович - нас с сестрой Леной сажали ужинать вместе со всеми за стол, но при этом категорически запрещали высказывать свое мнение. Если во время бурного обсуждения у нас возникало желание что-нибудь сказать, мы должны были сначала попросить разрешения. Если же мы что-то говорили, перебивая взрослых, нам за это здорово попадало.

Мама очень не любила, если кто-то из членов семьи за столом оставляет что-то на тарелке - моментально вспоминала свое голодное блокадное детство. Она же была в Ленинграде совсем одна, без родителей. Мама была сильная духом женщина, очень прямая - уж если она скажет что-то по тому или иному поводу, то у вас не будет никаких сомнений, что именно она думает, просто мороз по коже (Смеется) . Мы с папой никогда не могли так резко высказываться.

Конечно же, о Солженицыне за столом не упоминали - о нем тогда говорили шепотом в ванне при бежавшей из под крана воде. Нам с сестрой родители все это в очень раннем возрасте объяснили, ничего не скрывая - родители сказали, что у нас на даче в пристройке будет жить такой писатель, Александр Исаевич, за одну книжку которого, если ее найдут, можно попасть в тюрьму на всю жизнь. И если мы кому-то что-то скажем об этом, всем нам будет очень плохо. Поэтому если кто-то будет звонить и звать к телефону Александра Исаевича, мы должны были говорить: «Вы не туда попали». А вот если бы позвонили и сказали, что это слесарь Михаил Антонович, которому нужно заменить трубу, тогда, наоборот, нужно было срочно бежать и звать к телефону дяду Саню, как мы с сестрой звали Солженицына, - пароль такой был. Конечно, было страшно.

Новый год мы встречали практически всегда на даче в Жуковке. И состоял праздник из трех частей: сначала стол с закусками у Дмитрия Дмитриевича Шостаковича - он жил на соседней даче, потом все приглашенные шли по хрустящему снегу к нам - у нас был горячий стол, а на десерт все отправлялись на дачу к академику-физику Николаю Антоновичу Доллежалю, который работал вместе с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.

Жуковка была в то время поселком для научной элиты и министров, в котором была своя система пропусков. У нас, например, был зеленый пропуск, по которому мы могли попасть в клуб, кино посмотреть, а вот у нашего соседа-академика имелся красный пропуск, который позволял покупать еду в местном магазине. И хотя ничего особенного там не было - консервы, огурцы-помидоры - мы с мамой брали этот пропуск взаймы, и стояли в очереди, делая вид, что мы из семьи академика Доллежаля. Ходили за продуктами сами - на даче у нас была домработница, тетя Настя, но она была старенькая и в магазин не могла пойти. А вскоре у мамы появился блат - директор продуктового магазина, «Анатолий с золотыми зубами», как она его называла. Его душу очень трогало, как мама поет, поэтому когда везде были пустые прилавки, он заводил Галину Павловну к себе в закрома, где было все - и осетрина, и икра.

Нам с сестрой родители объяснили, что у нас на даче будет жить Александр Исаевич за одну книжку которого можно попасть в тюрьму на всю жизнь.

В 1974 году наша семья уехала из атеистического СССР и из одной реальности попала в совершенно другую. До этого мы с сестрой жили дома с няней и родителями, и вдруг очутились в монастыре-пансионе в Швейцарии, где учились только девицы, воспитательницами были католические сестры-монахини и не разрешалось выходить за пределы монастыря. Мы, привыкшие к обществу блестящих друзей наших родителей, оказались среди монахинь, с которыми не могли ни о чем поговорить уже хотя бы по тому, что совершенно не знали французского языка. За полгода его освоили, но по-началу было очень тяжело.

После этого мы с Леной учились в Джульярдской академии в Нью-Йорке. Родители снимали нам там квартиру, а сами жили в Париже. У папы и мамы было много друзей, которым они поручили шефство над нами. Например, нас с Леной опекали и часто приглашали в гости на обеды и ужины Леонард Бернстайн с его женой Феличитой. Хотя я почти сорок лет прожила в Америке, считаю себя русским человеком.

С тех пор как папа ушел, мама в Париж больше не возвращалась - не хотела.

Вспоминаю историю покупки имения «Галино» площадью больше территории княжества Монако в двухстах милях к северу от Вашингтона, которое папа подарил маме в 1982-м году к окончанию ее певческой карьеры. Он добился, чтобы на американских картах появилось название населенного пункта с русским именем - это название поместье носит и до сих пор, уже находясь в собственности других людей. Выбор места, довольно удаленного от американской столицы, где отец возглавлял Национальный симфонический оркестр, определялся близостью русского монастыря. История перестройки дома затянулась на пять долгих лет, в течение которых все работы велись в тайне от Галины Павловны.

В итоге «вручение подарка» было срежиссировано, как спектакль. Дизайнер, который накупил на аукционах мебель и картины, полностью обставил дом. Мама прилетела из Парижа и прямо из аэропорта отец повез ее куда-то, не объясняя, куда именно. Мобильных телефонов тогда еще не было, и у меня с папой была договоренность, что он подъедет к воротам поместья, от которых до дома еще километр, ровно в семь вечера. К этому моменту мы должны были зажечь свечи в каждом окне огромного дома, включить фонари в петербургском стиле, которые освещали дорогу к особняку, и врубить на полную мощность на улице колонки, из которых должна была политься запись увертюры к балету Прокофьева «Ромео и Джульетта» в исполнении оркестра под управлением отца - у нас даже проходили репетиции, чтобы сделать все вовремя. Японская семейная пара, нанятая в качестве мажордома и кухарки, ничем не могла нам помочь, также как и манерный декоратор - он лишь в волнении перед приездом хозяйки имения заламывал руки. Поэтому всем пришлось заниматься мне с моим мужем. И тут мы обнаружили, что поместье этим летним вечером атаковано целой армией комаров - рядом были болота. Мой муж вел нашу маленькую «Тойоту», а я, высунувшись из окна машины, прыскала вокруг спреем от насекомых, чтобы маму не сожрали комары.

У нас нет родового гнезда. В свое время нашу семью вырвали с корнями и нигде больше мы эти корни не пустили.

Отец приехал раньше, поэтому еще час он возил ее вокруг поместья, пока, наконец, к семи часам не подъехал к кованым воротам с монограммами «ГВ» и «МР» на них. Ворота раскрываются, папа выходит из машины и куда-то исчезает из поля зрения мамы - он встал на колени перед машиной, чтобы прочитать поэму в ее честь и кричит: «Зажги фары ярче!». «Я не знаю как» - отвечает мама. Он ей: «Вечно ты ничего не знаешь!». Наконец дальний свет зажжен и папа начинает читать стихи, записанные на рулоне туалетной бумаге - другой у него не нашлось под рукой.

У нас нет родового гнезда. В свое время нашу семью вырвали с корнями и нигде больше мы эти корни не пустили. Дети мои живут кто где: в Берлине, Париже, Дюссельдорфе, Швейцарии. И нигде за границей я не чувствую себя дома: все там мне чужое - и язык и люди. Но и в России я не ощущаю себя своей, не привыкла к здешнему образу жизни, он мне не подходит, приезжаю сюда только чтобы повидаться с мамой. Здесь я могу провести три-четыре недели, а потом надо возвращаться в Швейцарию.

Основное образование я все-таки получила в Москве, в ЦМШ, потом училась в Джульярдской школе в Нью-Йорке, которую оканчивала уже экстерном, потому что решила ездить выступать вместе с отцом - играть с таким гением, как он, было лучшей практикой.

В Америке родилось двое детей, я много покочевала по миру. Все дети и внуки встречаются в России только по случаю юбилея бабушки. Я никогда не толкала детей к музыкальной карьере, потому что имея таких бабушку и дедушку - это сложно. Ребенок сам должен стремиться стать музыкантом, понимать, на что он идет и какое имя несет. Но сейчас младший мой сын, 21-летний Александр, все-таки учится по классу фортепиано - еще Мстислав Леопольдович хотел с ним заниматься и думал, что он станет дирижером.

Текст: Виталий Котов

По материалам журнала «Собака.ru»:

№ 126 (июль 2011) «Реконструкция обеда»
№ 143 (декабрь 2012) рубрика «Интерьер»

27 марта легендарному музыканту Мстиславу Ростроповичу исполнилось бы 87 лет. Об отце и не менее знаменитой маме рассказывает Ольга Ростропович [фото]

Изменить размер текста: A A

Дочь великих музыкантов - виолончелиста Мстислава Ростроповича и певицы Галины Вишневской - Ольга Ростропович признается: «Каждый раз когда я готовлю концерты, фестивали, то ощущаю присутствие своего папы. А сейчас к нему присоединилась и мама. Как будто они сидят в зале и слушают, смотрят. А я веду с ними внутренний диалог». В дни очередного фестиваля Мстислава Ростроповича Ольга рассказала о своей семье.

- Ольга, Галины Павловны не стало через пять лет после ухода из жизни супруга. Как она жила эти годы?

Мама стойко держалась и работала до последнего. В день похорон отца многие отмечали, как держится Вишневская, даже не плачет. Но никто не знает, сколько успокоительных лекарств выпила она перед этим… А когда после прощания мы приехали на дачу, она уже не могла сдерживаться. Это был не плач - она выла белугой. Все эти пять лет мама не разрешала даже прикасаться к вещам папы. Однажды на даче я перевесила его шубу из одного шкафа в другой. Мама вежливо попросила повесить шубу обратно. Все должно было оставаться так, как будто папа уехал на гастроли и вот-вот вернется. Но уход мужа из жизни никак не нарушил ее работу. Каждый день ровно в 12.00 она приходила в классы своего Центра оперного пения и до вечера занималась с учениками. Руководила постановками опер и концертов. Хотя в последнее время ей было, конечно, тяжело. Но мама держалась. Она не любила, чтобы ее жалели и видели ее переживания. Часто вечерами садилась в кресло, слушала их с папой совместные записи и молчала…

- Про любовь Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича ходят легенды: ради любимой Ростропович мог сделать все что угодно.

И это не легенды, это правда. Как-то в Финляндии папа купил для мамы квартиру. Для нее , петербурженки, финский климат и природа - почти родные… Мама зашла в квартиру, огляделась и как бы между прочим бросила: «Гостиная, конечно, маловата, ну ничего!» После этого папа года полтора под разными предлогами не пускал ее в этот дом. Только она захочет в Финляндию, а он: «Ты, конечно, можешь поехать, только там горячей воды нет - трубу прорвало». Или: «Такая замечательная идея, только там сейчас батареи меняют, и отопления нет». А еще: «Ой, как хорошо, только сейчас у тебя в спальне красят стены». И так далее. Все что-нибудь выдумывал. На самом деле в это время он работал над расширением гостиной: уговорил соседа продать квартиру, затем ломали стену, делали ремонт… И только когда все было готово, папа привез маму. Она встала на пороге: «Что-то не пойму, вроде комната стала больше!» «Да ну что ты, все по-прежнему. Ты просто давно тут не была!» - отвечает папа. Так весь вечер он рассказывал, что маме все это кажется, получая от этого колоссальное удовольствие. Потом сознался. Ну какой мужчина способен на такое ради жены?! Или папа мог снять свое пальто, бросить его в грязь перед мамой, чтобы она прошла и не запачкала туфли.

- А из-за чего у них могла возникнуть ссора?

Все как-то по мелочам. Крупных ссор - так, чтобы потом они долго не разговаривали, - не было. Мама хотела, например, чтобы папа с ней репетировал перед концертами, аккомпанировал ей на рояле. Сердилась, когда он говорил, что должен заниматься сам. Покричат друг на друга, замолчат. Потом раздается телефонный звонок, папа разговаривает с кем-то, а когда кладет трубку, уже обращается к маме как ни в чем не бывало. Она сначала отвечает сдержанно, но минут через двадцать, глядишь, ссора забыта.

- Ольга, а у вас ссоры с родителями возникали?

Понимаете, для нас и мама, и папа были большим авторитетом. Их слово - закон. Нас так воспитали, что обижайся или нет, а будет так, как они сказали. Конечно, в юности возникали какие-то ситуации. Например, когда папа бегал за мной по дачному поселку, размахивая виолончелью, за то, что не занималась на инструменте. Еще помню, я обиделась, когда он не позволил мне пойти на выпускной вечер в приготовленном для этого случая платье - слишком коротким оно ему показалось. Тогда мама распустила свою шаль и за ночь связала крючком кружева, которые пришила к подолу моего платья… Однажды, когда мы с сестрой уже взрослые жили отдельно (это было в Америке ), папа сильно обиделся на меня. Дело в том, что тогда я решила оставить игру на виолончели. Папа позвонил: «Почему так мало у тебя концертов?» Я была вынуждена рассказать, что ухожу со сцены. Отец ругался, кричал: «Раз так, верни мне виолончель! Прямо сегодня…» Он говорил о любимой виолончели Лоренцо Стариони , которую когда-то отдал мне. Но ведь когда играешь на инструменте долго, он становится частью тебя. И я отказалась ее возвращать… В общем, с папой мы не разговаривали целых три года. Помирились в 1987 году, когда перед венчанием с супругом я пошла к батюшке на исповедь. Рассказала, что на душе есть обида на отца. Священник сказал, что надо бы попросить прощения. Несколько дней я думала, а потом набрала номер отца. Только и могла сказать ему: «Папа, прости меня, пожалуйста!» И зарыдала. И он тоже заплакал. Так и помирились.

«Мы не понимали, почему нас оставили в монастыре»

- По книге Вишневской «Галина» многие знают, как в 1978 году, из-за того что поддерживали Солженицына, ваших родителей лишили советского гражданства. Помните отъезд из страны?

Папа тогда уехал чуть раньше, мы с мамой и сестрой попозже. У меня такие смутные воспоминания. Накануне мои одноклассники всю ночь спали на лестнице, чтобы рано утром нас проводить… Мы с Леной вышли из дома радостные. Экзамены были позади, школу мы окончили, в консерваторию поступили и взяли академический отпуск. Мы с сестрой ехали смотреть мир. Думали, у родителей турне года на два. Так тогда предполагалось. А простились с родиной на долгие годы. Родителей лишили гражданства, когда они были уже за границей, и долго не пускали назад. Мама с папой привезли нас в Швейцарию и устроили в монастырь. Было очень тяжело - без языка, без друзей. Мы так скучали! Конечно, была обида. Но не на то, что нас привезли и бросили. Мы понимали: у папы и мамы концерты, они не могут таскать нас с собой. Но почему не в Нью-Йорк или Париж ?! Почему в монастырь, почему в горы с коровами?! Мы прожили там два года. Позже мы с сестрой смогли продолжить музыкальное образование в Нью-Йорке...

- Когда вы жили за границей, от «врагов родины» Вишневской и Ростроповича многие отказались?

Если говорить о предательствах, вспомнила один случай: папа звонил поздравить с Новым годом друзей, оставшихся в Советском Союзе. Но не все были готовы с ним общаться. Помню, его очень удивил разговор со своим ассистентом, которому он помог стать доцентом консерватории. Папа рассчитывал, что он обрадуется, а этот человек холодным голосом сказал: «Я с тобой разговаривать не буду». С одной стороны, его можно было понять: все-таки папу объявили врагом народа, политическим гангстером - поддерживать такое знакомство было действительно опасно… И все же папе было очень больно. А когда родители вернулись в Россию , им показали рассекреченные документы КГБ . И папа тогда испытал настоящий шок - он и не подозревал, как много людей из его ближайшего окружения писали на него доносы. И среди этих людей оказался тот самый ассистент. Он был вхож в дом. Помню, потрясающе помидоры консервировал и приносил нам. И при этом систематически стучал в КГБ. Систематически! Один из самых близких друзей!

- Когда ваша семья впервые побывала на родине после вынужденного отъезда?

В 1990 году, когда папу пригласили выступить в Москве с Вашингтонским симфоническим оркестром. Отец согласился, но встал вопрос, кто с ним поедет. Мама говорила, что ноги ее не будет в СССР - обида на государство, на власть была еще в ней жива. И тогда я сказала, что поеду с папой, поддержу его. Услышав это, на поездку решилась и мама.

«К сожалению, русского языка наши дети почти не знают»

- После смерти Мстислава Леопольдовича вы переехали жить в Россию, чтобы быть рядом с Галиной Павловной. А еще начали проводить музыкальный фестиваль имени Ростроповича. Это было пожелание папы?

Дело в том, что отец еще при жизни задумался о музыкальном фестивале. Но не успел. Сейчас уже пятый год подряд в течение десяти дней в Москве проходит Международный фестиваль Мстислава Ростроповича. Я рада, что у нас устоялись замечательные традиции. Фестиваль открывается в день рождения папы - 27 марта. Этот день всегда был праздничным как для него, так и для всей нашей семьи. Таким же праздником он остается и сейчас для многих любителей музыки. Еще одно неизменное правило для нас - это выступления музыкантов высочайшего уровня. В этом году состоится восемь концертов, в которых примут участие Лондонский оркестр, Российский национальный оркестр, Филармонический оркестр Радио Франции , оркестр Штутгартского радио, артисты из Америки, Бельгии , Норвегии … Особенно замечательно, что все они сочли необходимым приехать на наш фестиваль, несмотря на сложности в политическом климате. Это говорит об уважении к фестивалю, к Ростроповичу и к России в целом. По традиции некоторые концерты мы полностью посвящаем кому-то из друзей или коллег Мстислава Леопольдовича. Так, 28 марта состоялась российская премьера незаконченной оперы Дмитрия Шостаковича «Оранго», а 4 апреля будет исполнен «Военный реквием» Бриттена - композитора, который дружил с родителями, писал для них произведения.

- Галины Павловны не стало в декабре 2012 года. Помните ваш последний разговор?

Кто бы знал, что он будет последним, этот разговор… Она заставила меня пообещать, что я не оставлю ее Центр оперного пения и буду заниматься им дальше. Высочайший уровень подготовки наших артистов на каждом концерте и спектакле - такие требования были у Галины Павловны. Чтобы все это осталось, и было самым главным наказом мамы перед уходом… У меня невероятное чувство ответственности перед родителями, и это дает мне силы справиться со сложностями, возникающими в работе. Моя сестра Елена по-прежнему занимается благотворительным медицинским фондом Вишневской-Ростроповича. Я - Фондом поддержки молодых музыкантов и оперным центром. А наши дети пока учатся в университетах в разных странах. К сожалению, русского языка они почти не знают да и пока заняты своими делами.

Супруги вновь ступили на московскую землю после 16 лет эмиграции в феврале 1990 года.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Мстислав РОСТРОПОВИЧ родился 27 марта 1927 года в Баку . В 1937 году окончил Московский музыкальный техникум им. Мусоргского , в 1946 году - Московскую консерваторию. Стал известным в 1945 году, получив золотую медаль на Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей. Впервые исполнил 117 произведений для виолончели и дал 70 оркестровых премьер. Около 60 композиторов посвятили свои сочинения музыканту. С 1977 по 1994 год - художественный руководитель Национального оркестра в Вашингтоне . Скончался 27 апреля 2007 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Галина ВИШНЕВСКАЯ родилась 25 октября 1926 года в Ленинграде (фамилия в девичестве - Иванова ). В 1944 году поступила в Ленинградский областной театр оперетты. В 1951-м - солистка Ленинградской филармонии. С 1952 года - солистка Большого театра. В 1974 году уезжает с семьей за границу, возвращается в 1990-м. Исполнила главные партии более чем в 30 операх, среди которых: «Евгений Онегин » (1953), «Фиделио» (1954), «Аида» (1958), «Пиковая дама» (1959), «Война и мир» (1959), «Травиата» (1964) и другие. Играла Екатерину II в спектакле МХАТ им. Чехова «За зеркалом» (1993). Снялась в фильмах: «Катерина Измайлова » (1966), «Провинциальный бенефис» (1993) и «Александра» (2007). Автор книги воспоминаний «Галина» (1991). В 2002 году создала и возглавила в Москве Центр оперного пения. Скончалась 11 декабря 2012 года, похоронена в Москве на Новодевичьем кладбище.

Мстислав Ростропович. Фото – Наталья Логинова / Коммерсантъ

Елена Ростропович рассказала о своем отце и фестивале его имени.

Фестиваль памяти Мстислава Ростроповича, ушедшего из жизни 10 лет назад, собрал в берлинском Konzerthaus лучших виолончелистов мира, а также учеников и продолжателей традиций маэстро.

Событие стало заметным еще и потому, что сегодня на Западе концерты и фестивали, посвященные творчеству выдающихся россиян, стали редкостью.

Сергей Панкратов поговорил с Еленой Ростропович о ее отце.

Берлинский фестиваль включает в себя не только концерты, фильмы и воспоминания учеников. Организаторы постарались уйти от канона - “выдающийся виолончелист, дирижер, художник” - и представили вашего отца еще и как яркую личность - светского льва, любителя застолий, потрясающего рассказчика анекдотов. Скажите, Елена Мстиславовна, это все тоже о нем?

Конечно, о нем! Мстислав Леопольдович был всегда душой компании, он очень ценил человеческое общение, дружеские застолья. Обладал потрясающим чувством юмора и был великолепным рассказчиком.

А уж какие розыгрыши устраивал! В Национальном симфоническом оркестре Вашингтона, где он 17 лет был главным дирижером, до сих пор бытует “фольклор от Ростроповича”.

Но как же “душа компании” все успевал? С одной стороны, общения с друзьями, с другой - изматывающие репетиции, жесткий гастрольный график, многочасовые перелеты и непрерывный калейдоскоп из стран и часовых поясов…

Для него было в порядке вещей сегодня играть или дирижировать в Мадриде, улететь на два дня на концерт в Америку, а уже на третий - выступать в Вене. Однажды журналисты задали ему вопрос: “Как вы в вашем возрасте переносите смену часовых поясов?” Он ответил: “Без проблем, я просто не знаю, от какой страны мне надо вести отсчет”.

От такого образа жизни у него появилась необычная привычка - он сразу же засыпал в самолете или в такси по дороге в аэропорт. Он и спал-то, как правило, всего по три часа в сутки. Время, потраченное на сон более трех часов, считал потерянным.

Кстати, то, что он так много концертировал, сыграло заметную роль в создании феномена Ростроповича. На его концертах побывало невероятное количество слушателей. Для многих он был не какой-то далекой звездой классической музыки, а виртуозным виолончелистом, которого они слышали лично.

Ведь одно дело - запись, и совсем другое - живое исполнение величайшего мастера, когда ощущаешь его магнетизм. Отсюда и сотни тысяч его поклонников в разных частях света.

Это и сейчас заметно в Берлине. Во всяком случае, такого аншлага, как в дни фестиваля памяти Ростроповича, берлинский Konzerthaus не видел давно. Поздравляю!

Спасибо, но поздравлять в первую очередь нужно директора Konzerthaus Себастьяна Нордманна, который придумал идею этого фестиваля и блестяще ее воплотил.

Удачно совпали две вещи: желание берлинской публики отдать дань уважения великому музыканту, которого многое связывало с этим городом (он часто выступал с Берлинским симфоническим оркестром, записал здесь много произведений с выдающимся дирижером Гербертом фон Караяном), и желание лучших виолончелистов принять участие в фестивале памяти Ростроповича.

Себастьян Нордманн рассказывал мне, с какой готовностью известные музыканты откликнулись на приглашение. А ведь виолончелисты такого уровня очень занятые люди, с напряженным гастрольным графиком. Знаю, что некоторые прилетали в Берлин буквально на вечер - только чтобы выступить на фестивале.

- А чем вы объясните еще один феномен Ростроповича - неугасающий интерес к его творчеству?

Возможно, сегодня, когда многие понятия нивелируются, а слово “маэстро” стало применимо даже к исполнителям средней руки, определение “один из величайших музыкантов XX века” звучит не столь впечатляюще.

Но ведь это так на самом деле и есть! Мстислав Леопольдович внес заметный вклад в классическую музыку, расширив диапазон виолончели до невероятного уровня.

Он владел этим инструментом с такой виртуозностью, что самые выдающиеся композиторы того времени стали писать произведения, которые мог исполнить только он. Для него писали Прокофьев, Шостакович, Шнитке, Бернстайн, Пендерецкий и многие другие.

По этому поводу сам Ростропович как-то в шутку посетовал, что не жил во времена Моцарта - обязательно заставил бы его написать виолончельный концерт.

Всего Ростроповичу было посвящено 140 произведений разной формы, которые были написаны специально для него. Люди, имеющие даже минимальное представление о музыке, могут понять, что значит эта цифра!

Про работоспособность Ростроповича ходили легенды. Дирижер Юрий Темирканов говорил, что “в нем бурлила энергия десятерых”: по его воспоминаниям, иногда после концерта они с Ростроповичем сидели до четырех утра в ресторане, ужинали. А потом Слава мог встать в шесть и приступить к репетиции.

В этом весь Ростропович! Каким бы приятным ни был ужин с друзьями, каким бы тяжелым ни оказался перелет, все, что должно быть сделано к сегодняшнему дню, будет сделано обязательно. Даже если придется репетировать ночью.

Мстислав Леопольдович славился смелыми, даже рискованными поступками: пригласил жить на даче опального Солженицына, приехал во время путча в Москву на защиту Белого дома. Риск - это было свойство его натуры?

Думаю, что нет. Просто в какие-то сложные моменты он говорил: “Я не могу поступить по-другому”. И делал так, как считал нужным.

Кстати, история, когда он улетел в Москву и отправился к Белому дому, стоила стольких нервов! Когда начались события, мы жили в Париже. Весь вечер смотрели прямые репортажи CNN. И вдруг он говорит: “Я должен быть там”. Как я его уговаривала: “Зачем? Там опасно!” Вроде бы уговорила.

На другой день вдруг засобирался в банк. “Скоро вернусь” И через несколько часов уже был в Москве. Мы с мамой сильно переживали за него. Галина Павловна даже расплакалась, что бывало с ней крайне редко.

Через несколько дней, когда ехала встречать его в аэропорт, буквально кипела: ну сейчас выскажу все! Но увидев его счастливое лицо, с такой милой и одновременно хитрой улыбочкой, с авоськой в руках, в которой лежал противогаз, фляжка и бутылка недопитой водки, я только и сказала: “Ты мой герой!”…

- То есть, “делай что должно”…

Был еще случай, не очень известный - в первые, самые трудные постперестроечные годы. Мстислав Леопольдович решил передать в дар московским больницам несколько самых современных машин скорой помощи.

Первую, прибывшую по морю из Вашингтона, он встречал сам в Петербурге. С гордостью показал ее Анатолию Собчаку.

Сейчас,- говорит отец,- буду перегонять в Москву.

За рулем, до Москвы? - удивился Собчак.

А что? Моя идея, я и доведу ее до конца.

Собчак забеспокоился:

Мстислав Леопольдович, у нас путешествие из Петербурга в Москву - дело достаточно опасное. На дорогах не спокойно.

Но Ростропович уже принял решение, и отговорить его было невозможно.

Хорошо,- согласился мэр Петербурга,- но если вы не возражаете, я дам вам в попутчики своего помощника. Очень толковый молодой человек.

Молодой человек действительно оказался очень вежливым, приятным. И они с Ростроповичем без особых приключений перегнали карету скорой помощи в Москву. Но самое интересное, что у этой истории было неожиданное продолжение. Как-то на очень важном приеме Мстислава Леопольдовича представили Владимиру Путину.

Ростропович пожимает руку президенту и говорит:

Очень рад с вами познакомиться!

А Путин отвечает:

Так мы уже с вами знакомы.

Как, когда? - удивился Мстислав Леопольдович.

А помните перегон скорой помощи в Москву?..

Вот такая была необычная история их знакомства.

- Ростропович быстро принимал решения в сложных ситуациях?

Были сложные моменты в жизни, когда он принимал решения после долгих размышлений, колебаний. Это было заметно, когда встал вопрос об отъезде из России на Запад.

Уже сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что, если бы не мамина твердость, Мстислав Леопольдович так бы и не решился покинуть Россию. Здесь были все его друзья, еще был жив Шостакович, ученики, его публика.

Но мама за отца боялась. Боялась, что либо затравят, либо он сам сопьется от невостребованности. Ведь ему не давали выступать даже на периферии. Писали, что он плохой музыкант.

Кстати, твердость характера Галины Павловны помогла и в первые два года жизни на Западе. Мало кто знает, что они были для нас достаточно сложными.

- Сложными? Но я помню снимки из западных газет того времени - Ростроповича принимали как триумфатора…

Да, принимали хорошо. Но были еще и повседневные заботы, которые оставались с нами. Мы ведь приехали буквально с двумя чемоданами на всю семью. Что могло нам принести заработок? Только концертная деятельность.

Играли везде, где предлагали, за любой гонорар, зачастую не очень большой. Играли и вовсе бесплатно, чтобы нас лучше узнали. Я аккомпанировала отцу как пианист: я только что окончила Центральную музыкальную школу в Москве, мне было достаточно трудно выходить на сцену с таким исполнителем, как Ростропович.

Этот период я вспоминаю как время колоссального нервного напряжения… Мы с сестрой были еще молодыми девушками, нам хотелось купить какие-то модные вещи. Но мы знали, что семейный бюджет этого не выдержит.

Извините, не понимаю. Мстислав Леопольдович был уже достаточно известен как музыкант. А приехав на Запад, получил мощное паблисити как противник советского режима.

Это так, но поймите: в искусстве свой производственный процесс. Календарь всех приличных концертных залов расписан на несколько лет вперед. Напечатаны афиши, программки, буклеты. И никто не будет отменять запланированные концерты только потому, что из России приехал Ростропович.

Но постепенно, года через два, все вошло в свою колею. И Ростропович, и Вишневская вошли в нормальный гастрольный график.

Пришло полное признание, а вместе с ним и предложение Мстиславу Леопольдовичу возглавить Национальный симфонический оркестр в Вашингтоне. Он был просто счастлив: теперь это был его оркестр, его лаборатория, где он мог творить.

Семнадцать сезонов он был бессменным дирижером и художественным руководителем этого коллектива, который под его руководством вошел в число лучших оркестров Америки.

Если в Национальном симфоническом оркестре Вашингтона до сих пор в ходу “фольклор от Ростроповича” - это тоже можно считать признанием…

В оркестре его очень любили не только как музыканта, но и как человека с потрясающим чувством юмора.

О том, что Мстислав Леопольдович большой шутник, знали не только музыканты оркестра. После его “балетного номера” об этом говорила вся Америка. Вы помните этот экспромт?

Конечно, помню. Это было в Сан-Франциско, праздновали юбилей знаменитого американского скрипача, большого друга отца - Исаака Стерна.

Публика собралась чопорная, идет прямой эфир на всю страну, концерт в самом разгаре, и когда уже ведущий Грегори Пек собирался объявить следующий номер, на сцене вдруг появился до неузнаваемости загримированный Ростропович в балетной пачке.

Такая слегка сутулая, грузная балерина с ярко намалеванными губами. Смачно канифолит пуанты и начинает по-балетному “выплывать” на сцену, плавными взмахами рук комично подражая балеринам.

Зал в недоумении! Одни думают, что это какой-то ненормальный прорвался на сцену. Другие понимают, что это шутка, но не понимают, кто это и чем эта шутка закончится. И когда вдруг балерина выхватывает у концертмейстера виолончелистов его виолончель и начинает играть “Умирающего лебедя”, по залу пронеслось: “Ростропович!” И зрители взорвались овацией!

Вообще, чувство юмора и простота в общении было самым сильным “оружием” Мстислава Леопольдовича. Он никогда не пытался подавить музыкантов своего оркестра. Он “брал” их улыбкой, остроумной шуткой. У него на репетиции царила такая непринужденная, жизнерадостная атмосфера!

- Это оттуда пошло прозвище Подсолнух?

Да нет, это совсем из ранней юности. Из-за его лучезарной улыбки и благостного отношения к окружающему миру. А вообще дома Мстислава Леопольдовича знаете, как звали? Буратино!

- И вам с сестрой это позволялось?

Ну что вы, нет, конечно. Это позволяла себе только мама.

- Как вы себя ощущали среди знаменитых родителей?

Этот вопрос мне задают часто, и я не хочу повторяться. Скажу только, что я безумно любила родителей, и мне их очень не хватает. Но это уже другая история - семейная.

Кстати, о делах семейных. Вы и ваша старшая сестра Ольга продолжаете заниматься благотворительной деятельностью, которой занимались ваши родители?

Да, конечно. Ольга руководит благотворительным фондом Мстислава Ростроповича, который работает с одаренными молодыми музыкантами. Я возглавляю международный медицинский фонд Ростроповича и Вишневской, который занимается вакцинацией детей по всему миру.

У вашей сестры - двое детей, у вас - четверо. Кто-то из внуков Ростроповича и Вишневской унаследовал их музыкальные таланты?

Мстислав Леопольдович считал, что мой младший сын Александр может сделать большую музыкальную карьеру. Но я крайне осторожно отношусь к его таланту. Хочу, чтобы от музыки он получал радость, а не стресс.

Сможет ли публика еще когда-нибудь услышать уникальную виолончель Мстислава Ростроповича, которая была частью его души?

После ухода Мстислава Ростроповича к его виолончели - а это “Дюпор” Антонио Страдивари, названная так по имени виолончелиста XVIII века Жан-Луи Дюпора,- еще никто не прикасался.

Какое бы решение мы с сестрой ни приняли по этому уникальному инструменту, оно будет для нас эмоционально очень сложным. Давайте подождем, время покажет.