Я представлял его строгим сердитым стариком. Капитанская дочка. А.С. Пушкин «Капитанская дочка»

ПОХОЖДЕНИЯ Г-НА РАСКОЛЬНИКОВА В 1985 Г.

Импровизация

Сибирь. В некотором остроге Н--- отбывает свой срок на каторге Раскольников Родион Романович, бывший студент юридического факультета, бывший Наполеон, убийца с лицом Аида, невольник дьявола и самого себя. Разум его по-прежнему ясен, душа переполнена раскаянием. Никто никогда не видел Раскольникова таким: спокойствие, но вовсе не равнодушие, уверенность, но не чуткость ко всякому злу… Многое изменилось в нём, и он знал это. По ночам спится ему уже намного легче, хотя он знает, что где-то далеко-далеко, за тысячами вёрст есть тело старухи-процентщицы, приходящее иногда к нему во сне будто живое, но без души, с остервенением и жаждой мести… Раскольников гонит эти мысли от себя. И сны изменяются. Он спит здоровый, почти счастливый, и даже не задумывается над тем, что за стеной подстерегают его настоящие убийцы, воры, иезуиты, которым дай только поиздеваться над бедным человеком… Но недолгое счастье его заканчивается в тот момент, когда ему начинает сниться сон, вот как сейчас, будто в двадцатом он веке и что совершается с ним всё то же, что произошло уже когда-то в грехах по-старому… Об этом следуют пункты.

Пункт первый

Очень красивый дом возвышался над головой Родиона Романовича, с необыкновенными перилами (таких он точно никогда не видал), странными окнами, - словом, всё приводило его в неописуемое состояние удивления, граничащее с лёгким шоком. На что ни глянь – вокруг всё чуждо, ново, необъяснимо. Раскольников вышел на ---ую улицу и, увидев толпы людей, ужаснулся. «Когда ж это здесь народ-то ходил!» - подумалось ему. Какой-то прохожий со странным портфелем пнул его и озлобленно проговорил сквозь зубы: «Что, путаешься под ногами!» Несчастный отошёл и, приблизившись к дороге, услышал резкий гул: что-то невообразимо для него быстро промчалось мимо…
- Что это было-с?.. – непонятно кому поспешно проговорил напуганный до смерти.
Другой прохожий, старичок в странных роговых очках, схватил Раскольникова под руку.
- Что с вами, товарищ? Автомобиль это проехал! – сказал он.
В один миг пронеслось ещё несколько подобных явлений. От этого закружилась голова.
«Боже, что же такое-то творится!» - пролепетал Раскольников, соображая, где дом старухи-процентщицы и её сестры Лизаветы. Он увидал какую-то женщину и, осторожно подойдя, спросил громким голосом:
- Прошу прощения, сколько времени нынче?
Женщина оглянула взглядом свою руку, на которой Раскольников увидел странные мигающие часы, и тихо ответила:
- Без десяти семь.
«Боже! – вырвалось у Родиона Романовича в глубине. – Я же опоздаю, и тогда уже не будет подходящего случая! Он зашагал по проспекту, что располагался перпендикулярно направлению улицы. Жара стояла невыносимая, и Раскольников до того устал, что не мог ровно и уверенно идти, - вот уже третий день он ничего толком не ел, чтобы насытиться и восстановить силы… Он совсем не понимал, что находится в Ленинграде, в 1985 году. Да и откуда ему было знать! Раскольников проверил петлю на своей одежде, где висел закрытый от лишних взглядов топор дворника. «Быстрее, быстрее, - твердил он себе. – Лизавета может быть вернётся, а я тут… Ну как же!» Более он ничего внятного не говорит, а только шёл измождённой походкой, да так, что некие прохожие думали, мол, пьяный.
Семь часов уж. Раскольников подошёл к воротам, огромным (как ему казалось) воротам, оглянулся, нет ли кого, и стал пристально смотреть на подъезд. Потом быстро шмыгнул в него и, перед тем как закрыть входную дверь, ещё раз оглянулся. Ни души. «Всё решится сейчас, и только сейчас», - сказал мысленно сам себе Раскольников, вошёл в подъезд, прислушался. Где-то на четвёртом этаже кто-то говорил. Он осторожно поднялся на несколько ступенек, и голоса стали отчётливо слышны…

Пункт второй

Кто там?
Глухой, хриплый голос старухи звучал как из могилы.
Раскольников съёжился и, подставив своё лицо в медленно открывающуюся щёлку между дверью и коробкой, несколько взволнованным голосом проговорил:
- Раскольников Родион Романович, помните, я к вам по делу о закладе ходил…
Старуха молчала. Казалось, она вовсе не понимает, о чём идёт речь.
- Неужто не помните? – продолжал пришедший. – Я об заклад пришёл. Обещал прийти, так и пришёл. Про часики мы договаривались… деньги нужны…
Внизу послышались чьи-то шаги.
«Да что ж ты, сука проклятая, - вскричал мысленно Раскольников, - давай открывай скорее!..»
И всё получилось.
- Ага, про часики, про часики… Что же это ты, отец родной, не предупредивши… - пролепетала старуха ссохшимся ртом и, ещё раз поглядев через щёлку, открыла дверь…

Пункт третий

Проснулся Раскольников поздно. «Что это мне причудилось?» - подумал было он. Глянул – квартира какая-то. Комната, где он лежал на маленькой кровати, была в облезлый жёлтых обоях, немного мебели вокруг, в основном только стулья, стол и шкаф, странная свеча под самым потолком, освещающая всю комнату дивным светом. Необычно. Тут Раскольникова как током ударило. «Улики! – прокричал его разум. – Не помню даже, как пришёл сюда… Неужто я пролежал всю ночь и всё утро! А если б кто вошёл, что б подумал!..
Он снял с себя одежду, вырезал дрожащим ножом окровавленную ткань и стал пихать её вместе с деньгами и драгоценностями под выемку в обоях.
Дверь внезапно отворилась, и в комнату вошёл какой-то человек в майке и ровной бородкой без усов. Раскольников так и отпрыгнул от стены. Гость, как показалось ему, ничего не заметил.
- Добрый дэн! – сказал он. – Я ест ваш новый сосэд по коммуналке. Мэня зовут Джон.
- Что-о-о-о? – в испуге и непонимании вскричал Раскольников, косясь на выступ на обоях. – Кто-кто?
- Я ест ваш сосэд… ну, понимаетэ… сожител, так сказат… Вот принёс ваш газэты. – Он положил газету на стол и продолжил своим американским акцентом: - будэт врэмя – прочитат статью про убыйство старушки в доме Достоевского… Бэдная вахтёрша!
Незваный гость, видимо огорчённый этим известие, вышел.
«Видел! – подумал Раскольников. – Господи, он всё видел. Бежать!.. Убил, я убил…Как же это, так это всё-таки был не сон. Можно ли так… Убил!.. Нет! Сдаться, пойду сдамся!.. Так нельзя жить… Вот этот, верно пойдёт докладывать скорее всего, так что самому надо… нельзя с этим жить…»
Он поспешно оделся в свои лохмотья, нацепил зачем-то на голову высокую нахлобученную шапку и вышел вон.

Пункт четвёртый

В милицейском участке, куда пришёл Раскольников, было масса народу. Усатый капитан сидел в кабинете и чем-то очень важным занимался вот уже третий час. Родион Романович занял очередь и стал ждать.
Мучениям его не было конца. Он то упорно стоял, решив идти до конца, то передумывал и уже направлялся к выходу, как его по новой озаряло для раскания… Наконец, его вызвали.
- Раздогольников, - крикнул молодой милиционер.
- Раскольников я, - поправил тот и вошёл в кабинет.
- По какому поводу? – пробубнил капитан, не обращая на вошедшего никакого внимания.
Раскольников, взглянув на красное пуленепробиваемое лицо сердитого работника правоохранительных органов, побагровел, холодная испарина покрыла его лицо. Для того, чтобы сдержаться и скрыть что-либо, в нём не осталось ни единой капли силы.
- Батюшка! – вскричал он и пал на колени пере столом, за которым сидел капитан. – Я убивец! Я убил! Каюсь и признаю грех свой страшный!..
Тот вопросительно поднял брови и хотел было что-то ответить, но гость не унимался:
- Ведь я-то, иезуит поганый, топором старуху-то процентщицу зарубил! Я, окаянный, вчера к ней пришёл… Грех на душу взял… А потом и Лизавета пришла, так я её тоже…
Он стал креститься и плакать в истерике, как ребёнок, которому причиняли боль.
- Молчать! – крикнул басом капитан.
Раскольников замер, вытирая сопли.
Мужчина в форме поднял трубку телефона.
- Бродин, вчера у нас было убийство в доме Достоевского…
Ему ответили: «Так точно, товарищ капитан, только пистолет - орудие убийства вахтёрши Поляковой. А вашего подопечного я ещё в коридоре видел… Неважно он выглядит… Может даже того… тронутый…»
- Ладно, - сказал капитан, - разберёмся.
И, нахмурившись, повесил трубку.
Когда Раскольникова вывели из кабинета, он ничего не понимал, но в душе радовался, что наконец-то ем займутся… Милиционер сказал ему, чтоб он ждал минуту. «Что они возятся там… - думал Родион Романович. – Неужто высшее наказание метят…» Ноги Раскольникова затряслись, сам он чуть не упал. Внезапно в голове у него включился голос разума и заговорил с ним: «Быстрее отсюда! Быстрее!..»
Раскольников так и поступил: пулей он выбежал из участка и ринулся куда-то в центр.

Пункт пятый

Над Сенной собирались тучи. Какой-то мужик в белом салате сидел у большой металлической бочки с надписью «Пиво» и обслуживал очередь. Раскольникову захотелось немного выпить, потому как жара отбирала последние силы. Всего несколько глотков. «Денег же нету», - бросилась мысль. Но тут же её на смену пришла другая, сообщив о «вырученных» у старушки-процентщицы ассигнациях. «Где я их оставил?» - спросил он себя. Всё прояснилось в памяти. И Раскольников скорым шагом направился к себе на квартиру.
- А… товарищ, - бросился к нему турист из Америки. – Я так рад вас снова видэт…
Раскольников же вежливо попросил его выйти, проговорив что-то вроде того, будто надобно переодеться. Сожитель вышел. Тот кинулся к своему «сокровищу». Денег оказалось настолько много, что он даже злобно усмехнулся, но тут же у него возникла мысль, что было бы вовсе не плохо хорошенько всё спрятать, да и не тут вот… а где-то в отдалённом месте. Он сложил всё в свои широкие карманы и за пазуху. Проверил, всё ли забрал. Казалось, что всё. Затем зачем-то перекрестился и вышел.
Шёл он долго. Хмурое небо, ему казалось, давило невидимой своей тяжестью. Перед глазами его возник небольшой дворик, в самом конце которого стояли два металлических бака. На баках белой краской было выведено «Мусор». Раскольников подошёл ближе. «Вот хорошее место, - подумалось ему. – Ни души, да и кто в мусоре станет копаться…» Он поднял крышку мусорника и положил поглубже драгоценности с деньгами; нескольку ассигнаций он прихватил с собой и, оглянувшись по сторонам, поторопился прочь. «А теперь за пивом!» - торжественно проговорил Раскольников и с удивлением для себя заметил, что уже не сожалеет и уже не боится того, что рассказал в милиции об убийстве. Всё это будто куда-то задевалось, рассеялось, как туман поутру.

Пункт шестой

Мужчина в халате оглянул человека в тёмном засоленном плаще и с дивной высокой шапкой.
- Мне пива, - сказал Раскольников, протягивая деньги.
Продавец посмотрел на деньги и озадаченно буркнул в ответ:
- Что это за шутки, товарищ?
Раскольников растерялся.
- Это не шутки, это деньги.
- А ну иди отсюда, пока я тебе не показал деньги!..
Раскольникова толкнули, и он, еле удержавшись, медленно стал отходить к П---ой улице, косяс на очередь у бочки. Он подошёл к прохожему и спросил у него:
- Это деньги?
Прохожий усмехнулся.
- Интересно, интересно. Где вы их нашли?.. Да тут ведь 1863 год указан. Ого!
Раскольников лишь отпрянул от него, спрятал ассигнации и поторопился скрыться от недоброжелателей. Вскоре перед ним возник знакомый дом, в котором жил его друг, студент Разумихин. «Вот, кто мне поможет!» - успокоил себя Раскольников и вошёл в подъезд.

Пункт седьмой

Подъезд ему показался предвещающим беду, нечто нехорошее до того, что он было хотел вернуться к себе на квартиру, но быстро передумал. Мозг работал то ускоряя темп, то, наоборот, нагоняя его. Всё было Раскольникову в диковину на лестничных площадках, где он один раз чуть не упал. «Как это оно всё тут переменилось странно, - думал он, подходя к двери, за которой должен был жить Разумихин. – Люди совсем не похожи нас себя, какие-то дома непонятных форм, металлические лошади, похожие на дьявола с огромными горящими глазами… Будто я вовсе и не отсюда-то…»
Он по привычке прислушался. Тихо. Можно было подниматься. Перед дверью Раскольников пригладил разлохмаченные шапкой волосы, затем постучался. Молчание. Повторил попытку. Наконец, дверь медленно отворилась, и наружу высунулась какая-то заспанная физиономия молодого мужчины.
- Я к Разумихину, - проговорил Раскольников.
Тот лишь передёрнулся и срывающимся голосом ответил:
- Кого?
- Разумихин мне нужен, - повторил гость, ожидая, что соня тотчас же позовёт его друга. Но тот не позвал…
- Тут нет никакого Разумихина.
Родион Романович потупил взгляд.
- Я точно знаю, что он живёт здесь. Он студент университета, переехал сюда в 1860-ом году. Так что, поторопитесь, пожалуйста, достопочтенный, позвать его, он мне страсть как нужен!
Сонный человек, видимо, уже немного отошёл ото сна, поскольку, услышав последнюю речь Раскольникова, не выдержал такой наглости и закричал:
- Нет тут никакого Разумихина! Вам что, написать это на бумаге надо?! Нет, и никогда не было! А теперь идите вон отсюда, товарищ, со своим 1860-ым годом!
Раскольников оскалился и сжал правый кулак. В одно мгновение он навалился на хозяина-ворчуна, и они вдвоём ввалились в квартиру. Пока приходящий в себя мужчина ругался и тщетно пытался подняться с пола, Раскольников уже был в спальне, давно ему знакомой, но почему-то до почти полной неузнаваемости изменённой. Послышался женский крик. – Обнажённая молодая женщина, мелькнув тёмным острым треугольником внизу живота и подпрыгнувшими от резкой смены положения двумя пышными холмами, юркнула обратно в постель. Раскольников остолбенел и вымолвил что-то вроде: «Как… это… Разумихин…» Женщина же, накрывшись одеялом, закричала ещё сильнее:
- Коля, скорее, Коля… А-а-а-а-а-а!
Мужчина ворвался в спальню, схватил незваного гостя за шкирку, отвесил ему слабую оплеуху по лицу и кинул в сторону выхода. Раскольников чуть не упал.
- Пошёл вон отсюда!
Родион Романович, приходя в себя, хотел было броситься на хозяина, но что-то его остановило.
- Мне нужен Разумихин! – закричал он. – Я знаю – он жил здесь!
- Жил!.. Может быть, - ответил ревущим басом мужчина. – А теперь здесь живём мы! Лида, звони в милицию! – обратился он к девушке и закончил грубостью в адрес Раскольникова: - Пошёл отсюда на хер, дурак!
Гость отлично понимал, что что-то тут не так, что ведь он же приходил вот сюда, и Разумихин был на месте, а теперь вот – нет его! Как тут быть!
- Алло, милиция… - услышал он взволнованный женский голос и решил побыстрее удалиться. Но прежде Раскольников осмотрел все оставшиеся комнаты, словно хозяин там специально прятал от него Разумихина. Тот недовольно кричал, обзывая наглеца самыми плохими словами, коими располагает русский язык. Наконец, Раскольников вышел из квартиры, сильно хлопнув дверью.
«Чёрти что», - подумал он и скрылся в заброшенных двориках вечернего Ленинграда.

Пункт восьмой

Наступила ночь. Небо потемнело, испуская невидимую влагу на землю, чтобы потом отобрать её днём. «Чужой я, - думал Раскольников, передвигая ногами и не зная, куда идёт. – День был страшный, дома страшные, всё чужое, дикое… К чёрту эту Лизавету и старуху её!» Перед ним возник какой-то ресторан; Раскольников обернулся и ахнул: «Как же всё тут красиво! – говорил он вслух, вытаращив глаза на мигающие огни магазинов и другого всевозможного освещения. – Кажись, и ночь уж теперь, а на вид-то словно день снова продолжается!..»
Он зашёл в ресторан и сел за столик, что был поближе к выходу, тот самый, возле ярко мерцающего стекла. Раскольников вдохнул полной грудью и успокоился. К нему подошёл официант.
- Мне пива, половой, - услышал он.
- Возьмите же хотя бы меню, - ответил официант и протянул тому красивую папку.
Раскольникову показалось странными буквы, но он всё-таки кое-что прочёл.
- Что такое «кам-мургер»? – осведомился он.
- Гамбургер. Очень вкусно. Американская кухня.
- Хорошо, - заключил Раскольников, располагаясь поудобнее.
Официант отошёл.
В ту самую минуту в ресторан вошёл некий молодой осанистый мужчина и быстро – так что Раскольников сначала опешил – подсел к нему за столик!
- Простите, - вымолвил он приятным голосом. – Просто я здесь всегда сижу…
- Ничего, ничего… - ответил Раскольников сквозь зубы и стал смотреть в стекло, за которым улица и то, что там творилось, поражало своим масштабом. Но вскоре взгляд его невзначай пал на свежую газету в руках сидящего напротив мужчины. На ней Раскольников прочёл заголовок: «Убийство вахтёрши в доме Достоевского в ближайшее время будет раскрыто…»
«Ха!» - выпалил он не без иронии.
Молодой мужчина поднял глаза на Раскольникова.
- Что-то не так? Что смешного? – спросил он.
- Неужели вы верите, что убийство вон той старушки будет раскрыто?
- Что ж тут необычно. Вполне возможно…
- Всё это зря, скажу я вам! Блеф чистой воды!
- Что?
- А то. Ведь полиция не имеет улик, я-то интересовался, а без доказательств никакого продвижения делу не будет. За привидениями гнаться каждый сможет. Только что толку!
Сосед состроил гримасу, по которой читалось умиление наивностью партнёра по беседе.
- Я вас не совсем понимаю. Наша милиция достаточно интенсивно и квалифицированно работает. Так, что я просто уверен, что убийство это в самом ближайшем времени будет раскрыто. Смею вас заверить, товарищ.
Раскольникова будто обидели.
- А я вам говорю, что эти пентюхи из полиции ничего в этом не смыслят, ведь искать надо, а они чем занимаются?
- Чем, например?
- Ну… совсем не тем, чем нужно. Хотя на их месте я бы почувствовал, верно, как это сложно. Ведь где ж его искать, убийцу-то? Вы знаете?
- Откуда ж мне…
- Вот и я не очень представляю себе, где. Хотя если поразмыслить… - голос Раскольникова стал повыше. – Если поразмыслить… то надо искать везде! Да. Вот почему бы, например, и не здесь тоже?
- Интересно, интересно… - отозвался мужчина. – А каков, опять же, по вашему мнению, этот негодяй?
- Кто?
- Ну, убийца вахтёрши этой…
- А! – понимающе ответил Раскольников и с участием продолжил: - Я думаю, убийца не профессионал, но, несмотря на его так сказать «молодость», он обладает совершенно особым умом…
- Поразительно… Чем же он отличается?
- Да всем. Мысли его меняются каждую минуту, и оттого его не поймать ни одному в мире следователю… Ха! Ни одному!..
- Забавно. А как он может выглядеть?
- Следователь?
- Да убийца же!
- А! Очень просто. Я полагаю, вы даже не заметите его на улице, если он пройдёт мимо вас и спросил, какой нынче час… Из толпы его будет трудно выделить. Он как все. – Раскольников оскалился, глаза его блеснули. – Да хоть, как я! Откуда же вы знаете, что это не я, к примеру, убил старушку? А?
Последняя фраза ошарашила сидящего напротив. Раскольников хотел было продолжить, но вдруг притих, потому что подошёл официант.
- Ваш заказ, - сказал он.
Родион Романович поднялся, схватил бутылку пива в руку и, положив деньги на стол, поднялся.
- Спасибо.
Потом быстро выбежал из ресторана.
«Странный тип», - подумал сидящий за столиком мужчина.
Официант почесал за ухом и взял в руки деньги. Ассигнации были крупными, как же он сразу не заметил. «1862 г.» - прочёл он на купюре. Официант было хотел побежать за клиентом, но передумал, решив, что всё равно уже не догонит проходимца.

Пункт девятый

Васильевский остров показался Раскольникову прежним; он брёл старыми улочками, с ними ему посчастливилось познакомиться ещё в детстве. Выйдя в район набережной, он углубился в сеть старых зданий. Прохожий, шедший впереди него, вдруг что-то упустил на зелёную траву клумбы, даже не заметив этого. Раскольников приник к стене и прищурился. Подождав, пока прохожий скроется за поворотом, он подбежал и поднял с земли… маленький фонарик. Он даже не понял сразу, что это фонарик, но нечаянно нажав на кнопку, Раскольников увидел вырвавшуюся из предмета линию света. Сначала он испугался, отбросил фонарик от себя, но потом поднял, ещё раз нажал на кнопку и всё понял. «Хорошая штука!» - тихо вымолвил он и, собираясь с силами, двинулся далее.
«Куда я иду!Ведь уже почти ночь!» - загорелась неожиданная мысль в голове у Раскольникова. Обессиленное тело, будто в ожидании чего-то главного, что вот-вот произойдёт, двигалось вперёд. Вкруг себя он никого не увидел – безлюдные улицы вечернего Ленинграда лежали посреди мироздания.
Раскольников не помнил, как силы оставили его, как разум помутнел, глаза закрылись и он повалился в кусты расположенного вблизи «зелёного» сектора. Там он и уснул крепким мученическим сном, как будто единственный оставшийся на всём белом свете.
Настало утро.
Тёплый луч света пал на небритое лицо Раскольникова, и он ощутил, как что-то необыкновенно тёплое и мягкое коснулось его холодного лба. Он открыл глаза и не поверил им: перед ним на коленях стояли Соня, а рядом с ней улыбающийся Разумихин!
- Как же это?.. – пролепетал Раскольников.
- Лежи, Родя! – остановила его Соня, сжимая его руку в своих ладонях.
- Ну и напугал же ты нас, Родион, - проговорил Разумихин странным голосом, разливающимся, как парное молоко и обволакивающим ушные раковины. – Мы думали, ты действительно это сделал… Искали тебя по всему городу, а ты вот здесь спишь. Ну теперь всё хорошо. Неужели так может спать человек, такое сотворивший, конечно, ты не мог… Успокойся. Теперь мы тебя не бросим!..
Повеяло лёгким свежим ветерком. Раскольников по-детски улыбнулся и широко раскрыл глаза. На веки ему капнула слеза Сони. Он зажмурился на секунду и приподнялся.
- Я вот что хотел вам сказать… - начал было Раскольников, но…
…Но посмотрев по сторонам, никого не увидел. Ни Сони, ни Разумихина. Безумие и страх забрались в душу к нему.
«Как же так…» - спохватился он.
Но образы друзей исчезли в прохладном воздухе утра. И стало невыносимо…
Было раннее утро. Солнце ещё не успело подняться над линией горизонта. Через несколько минут немного численные прохожие видели высокую фигуру в тёмном, двигающуюся по направлению к Смоленскому кладбищу. Где-то там, вдали от мирской суеты, нескончаемых гулов моторов и бесконечных речей, возносились незабвенные кресты и могильные камни… Раскольников вошёл в ворота и оказался в мире мёртвых; он даже не понимал, что пришёл на кладбище, он только шёл и шёл… навстречу правде и своему страху. Сумерки ещё не рассеялись, потому Раскольников часто оборачивался по сторонам, но вдруг что-то знакомое бросилось ему на глаза. Совсем родное! Он повернулся направо и увидел невысокий камень, до того убогий и грязный, иссечённый трещинами и прогалинами, что невозможно было разобрать, что на нём было написано. Раскольников подошёл поближе, достал фонарик, чтобы лучше было видно и прочёл надпись на надгробии: «Здесь погребён Раскольников Родион Романович (1842-18-)» Последние цифры было невозможно разобрать…
- Не может быть! Это неправда! – закричал он. Ему показалось на долю секунды, что он ошибся, что всё это лишь плод его больной фантазии, но… Надпись не менялась. Фонарик выпал из рук. Ноги Раскольникова не слушались. Вдруг он ощутил в них неимоверную силу, поднял руки к небу и с диким криком бросился бежать…
Бежал он долго.

Пункт десятый

Тыхо, тыхо, - говорил нерусский голос. – Нэ поднимайтэ голова. Вам надо лежат, чтобы быстрее выздоровлят…
Раскольников еле поднял голову, - она, словно чугунная гиря, приковала его к постели. Он посмотрел вокруг себя и заключил, что находится в знакомой комнате с отвратительно жёлтыми обоями, именно там, где он пытался спрятать драгоценности и деньги старухи. Перед самым его лицом висела физиономия американца. Раскольников вспомнил, что был недавно на кладбище, видел Соню с Разумихиным, он вспомнил даже про найденный фонарик… Но потом память отключилась, в ней будто появились дыры, из которых детали воспоминаний стали неумолимо вытекать.
- Где я? – тихо проговорил Раскольников.
Американец положил на лоб холодное влажное полотенце.
- На квартыре, где ещё?
Комната казалась очень тёмной, она утопала в тени, и Раскольникову представилось, что вот-вот начнётся дождь: тени поплыли по стене, и сделалось прохладнее.
- Кстати, - сказал американец, шмыгнул носом, затем поправил полотенце на лбу у лежащего и продолжил: - Нашёл вас вчэра, даже, наверное, сэгодня уже! Елэ довёл сюда… Вэсь вы трясся, но тепер, после доктора, всё хорошо…
Раскольников обнаружил в себе кое-какие силы, приподнялся. Американец сказал ему, чтобы тот не вздумал вставать, и вышел, пообещав очень скоро вернуться. Глаза больного сильно покраснели, и взгляд походил на ненормального. Раскольников сел на кровати, пытаясь собраться с мыслями.
Вдруг совсем рядом что-то застучало. Он приподнялся и поглядел в сторону окна – за ним, через грязное стекло, кто-то стоял. Раскольников потянулся к защёлке и отпер её. Повеяло лёгким ветерком; медленно через окно просунулась чья-то рука… Он перекрестился и посмотрел вниз, туда, откуда, по всей видимости, рука появилась. Весь трясущийся в страхе, он подался вперёд и, увидев, чья это рука, взвыл в отчаянии и страхе перед самим собой. Внизу, на улице, под самым окном, стояла старуха. Она казалась исчадием ада: вся скорченная, горбом на спине, старуха тянулась в открытое окно, её сумасшедшая улыбка заставила Раскольникова закричать в истерике, в когда тот потерял все силы кричать, старуха схватила его за запястье и рассмеялась вонючим решетом ссохшегося рта.
- Нет! – попытался выкрикнуть Раскольников. – Я не могу этого… вынести… Тебя нет! Уйди, проклятая!..
Ему захотелось схватить топор и снова ударить, ударить, ударить, чтоб брызнула кровь, чтоб унеслись в бездну небытия все страхи и видения, чтою больше не видеть никогда эту сводящую с ума улыбку полутрупа, не слышать его омерзительного смеха…
Он открыл глаза и понял, что это была галлюцинация. Всё причудилось: в окне исчезла рука, было тихо и спокойно… Внезапно включился вентилятор, отчего Раскольников последний раз вскричал. Потом он упал на подушку, накрыл ладонями вспотевшее лицо и попытался успокоиться… Вскоре он уснул безмятежным сном.

Пункт одиннадцатый

В комнате повеяло странным запахом. Терпкое вино и сырость. Этот запах был настоль силён, что Раскольников почувствовал его во сне. Почувствовал и проснулся. Перед кроватью он увидел какую-то тень; она медленно подплыла, побелела и, склонившись над приходящим в себя после непродолжительного сна, остановилась на маленьком стуле подле обители лежащего.
- Здравствуйте, Родион Романович…
Раскольникова будто плетью огрели по спине, он дёрнулся всем телом и увидел человека с белой бородой. «Да ведь это Свидригайлов!» - подумал он.
Непонятно, как появившийся здесь гость, продолжал.
- Как же это вы, Родион Романович, так оплошали. Опять-таки старушку убили, а ведь грех страшный! Сами понимаете, небось, взрослые уже… Да, конечно, не мне вас судить, но… как же так жить можно после… Впрочем, некоторые ведь живут и ничего… Но я к вам по другому делу вовсе. Я вам помочь хочу…
Раскольников оскалился.
- Вы? Мне? Помочь? – выпалил он.
- Да, да, в самом деле. Хотите, не верьте, но время нас рассудит. Вы слепы, Родион Романович. Слепы.
- Как ты… вы… смеете!.. Мою сестру довести хотели, так и меня!..
- Спокойно. Сдались вы мне очень, господин великий. Не мелите чепухи. Лучше послушайте, что вам говорят. Дело в том, что вы считаете, что находитесь в 1867 году в Петербурге, ведь так?..
Раскольников молчал.
- Ведь так? – угрожающе повторил Свидригайлов.
- Я не понимаю вас. Разумеется, что так. Мне ещё в жёлтый дом не надо, если вы про это.
Гость рассмеялся.
- Как знать. Как знать. Вы должны понять, что вы вовсе не в 1867 году, вовсе не в Петербурге. Вы на самом деле в 1985 году, в Ленинграде, это будущее, город ваш переименовали в честь вождя пролетариата… Это класс такой социальный, всех трудящихся… Понятно? Многое я бы мог вам ещё рассказать да незачем, ведь вы до двадцатого века не доживёте, Родион Романович, сами, небось, на кладбище видели… Так что, прощайте. И мой совет вам: возвращайтесь, не для вас мир этот страшный…
Свидригайлов замолчал. А когда Раскольников оглянулся, то никого не увидел. Он почувствовал в себе прилив сил, встал, оделся и кинулся в дверь.

Пункт двенадцатый

Войдя в небольшой дворик, фигура молодого человека в тёмном остановилась. Перед ним стояли два мусорных бака. Раскольников подошёл ближе и опустил руку внутрь. – Пусто. «Как так?» - подумал он. Такого быть не могло. Он и представить себе не мог, что машина по сбору мусора достала всё, что нужно было ранним утром. Из-за угла вышел подвыпивший мужик и окликнул Раскольникова:
- Что торчишь тут? Мусор уже вывезли, бомж проклятый!
И, подбежавши к несчастному, вдарил Раскольникова по печени. Резкая боль пронзила его – он чуть было не упал на тротуар. Нужно было уходить. Тени окружили его, не пуская, не разрешая сделать и шага… Раскольников был на волоске от безумства. Он выпрямился и из последних сил ринулся прочь.
На площади трое милиционеров крикнули ему:
- Эй, ты! Щас заберём тебя, скотина пьяная!
Раскольников отбежал от Грибоедовского канала и пустился наутёк. За ним никто не гнался. Он чуть было не попал под колёса чёрного «Mersedes Benz»; из кабины шикарного авто вынырнула бородатая голова мещанина. Он злобно крикнул Раскольникову «Убивец!!!» и погрозил кулаком, на котором виднелся перстень с изображением черепа. Раскольников упал на асфальт и рассёк левую бровь, но быстро поднялся на ноги. Кровь потекла маленьким ручейком по грязной щеке. Бежать было некуда. Эта мысль поразила Раскольникова до глубины души. «Да. Бежать некуда». Он из последних сил подполз к каналу, перелез через поручни… Никто не видел, как тёмная фигура полетела в воду, теряя кровь, капля за каплей, капля за каплей…

Раскольников очнулся. Где-то вдали был слышен протяжный вой собак. Неспокойный зимний вечер предвещал такую же беспокойную ночь, которая должна была почти незаметно перейти в утро 1867 года. Он уткнулся лицом в жёсткое подобие подушки и с пониманием подумал, что более никогда не почувствует той дикой боли, что случилась с ним совсем недавно.

"Cogitationis poenam nemo patitur."

I.
Ночь; тьма такая, что ничего не разберешь. Только свет луны проникает в плохо зашторенное окно маленькой петербургской квартирки, освещая две фигуры. Одна из них - жалкая и маленькая - лежит на полу, широко раскинув руки. Невыразимый ужас запечатлен на бледном ее лице. Другой же образ представляет собой молодого человека лет двадцати со взором, исполненным праведного негодования. В руках его - окровавленный, местами заржавевший топор, отчего ясно всякому наблюдателю: человек этот - убийца.
Он медленно отходит от своей жертвы. Спотыкается и чуть было не падает рядом с мертвой процентщицей. Гнев его силен; огненным шквалом вырвалась наружу вся ненависть. Незачем существовать гадкой старушонке. Незачем. Он сотворил правое дело, и ничего, что убил. Мысль бедного студента была именно такова; ежеминутно овладевало им странное чувство, видение себя на вершине мира. Право имеющий, не иначе!
Но люди - безропотные рабы государственных реалий - не аплодировали ему. Черные тени плясали на стенах, будто ожившие. Бежать уже некуда. Неотвратимо надвигается осознание всей мерзости совершенного.
Вдруг - громкие и торопливые шаги; в комнату, словно ураган, влетел внушительного вида мужчина.
- Родя, ты думал, поди, что никто не узнает? - раздался его удивленный голос.
- Уходи, - огрызнулся в ответ Раскольников. Топор, выскользнув у него из рук, глухо упал на пол. Тело содрогнулось от внезапной слабости. Неужели видел? Неужели знает?
- Так я догадываюсь, почему ты Алену Ивановну-то прикончил. Гнусно все это. - Разумихин (а в помещение вбежал именно он) горько усмехнулся.
Родион почувствовал себя сломанным: выходит, что благородность, коей он был так преисполнен, оказалась ложью. Дмитрий между тем внимательно осматривал жертву. Разочарованно вздохнув, он повернулся к другу. "И не совестно тебе, убивец проклятый?" - еле слышно повторял он. Раскольников упал на колени, подняв облако пыли рядом с собою; в одночасье осознание пришло к нему: такой грех невозможно искупить; Дмитрий, обычно души в друге не чаявший, тут же уйдет прочь, нарекая его сумасшедшим. Нет отныне никого, кто помог бы пережить тяжкое преступление.
И правда, Разумихин отвернулся от Родиона, который отчаянно тянул к нему руку.
- Прощай, Родя, - эти слова стали приговором для несчастного убийцы. - Стыдно тебе должно быть.
Раскольников никак не мог смириться с мыслью о том, что сам выбрал нелегкую долю.
- Ничего ты не понимаешь. Я вошь поганую прихлопнул, - безумно смеется он. - Всего лишь правосудие совершил.
Слова его, как ни странно, услышаны не были. Разумихин даже не закрыл за собою дверь; ветер свистел где-то между окнами, луна зловеще проронила свой свет на лицо преступника. В тот же миг рядом с дверью раздались чьи-то пронзительные крики; смешавшись воедино, сотня странных голосов обвиняла Раскольникова. Насмешки летели в него, словно ядовитые копья. Вот-вот все эти люди ворвутся в квартиру; вот-вот схватят его, предадут вечным мучениям. Но может ли что-то быть хуже пустого существования?
Родион шагает к окну. С минуту глядит во мрак и нервно улыбается.
Снова раздались голоса. Ему не уйти от расправы.
Он прыгает. Разбивая грязные стекла и ломая в щепки оконную раму.
Затем - необыкновенно долгое падение вниз.

II.
Раскольников проснулся в холодном поту. С минуту сидел он неподвижно на постели, пугаясь собственного воображения. В голове рисовалась прежняя картина - убийца, свалившийся из окна четвертого этажа как восковая кукла, растерзанная и уничтоженная.
"Это всего лишь сон", - убеждал себя студент. Что за ерунда порою видится!
По своему же мнению Родион, подобно дрожащей твари, испепелил и пустил по ветру свою бесполезную жизнь. Можно ли вообще назвать это жизнью?
Раскольников лишь почитал себя бесславно существующим. Он приложил руку к груди. Сердце билось быстро и отрывисто, как после изнурительного бега. Страх неизвестности разрастался где-то внутри, овладевая всем существом Раскольникова.
Мысль поведать обо всем Разумихину пришла тотчас же. День ото дня терзали Родиона невысказанные переживания, угрожающе нависли они дамокловым мечом. Сердце теперь болезненно сжималось, тонко чувствуя горечь одиночества. Бессилие, ненависть, а вместе с тем и злобу на весь мир ежедневно приходилось испытывать преступнику. То и дело чудилось ему, что злодеяния, совершенные в припадке безрассудства - абсолютная чушь.
Мрачные, угнетающие думы овладевали им; Раскольников тотчас припомнил Разумихина; сердце болезненно сжалось. "Зачем стыдишь меня, зачем мучаешь?" - произнес он, глядя в пустоту. Невыносимо хотелось ему накинуть кое-как старое, вдоль и поперек залатанное пальто, вырваться из проклятой каморки и бежать прямиком к Дмитрию Прокофьичу. Удивляясь каждой собственной мысли, Родион неотвратимо приближался к истине. Он думал только о Разумихине; пугающие, но вместе с тем нежные чувства будил в нем этот незамысловатый образ. Он понимал: голословные объяснения ни к чему. В воображении прояснялся вновь последний сон: уходящий в темноту подъезда Разумихин, толпы гневных петербуржцев, неразборчивые крики и сам Раскольников - грешник, навеки оторванный ото всех.
Однако, давно утраченная решимость робко встрепенулась в нем. Пора.

III.
Дверь со странным скрежетом распахнулась, в комнату гордой походкой ступил Дмитрий Прокофьич. Черные волосы его были неестественно растрепаны, а верхняя одежда накинута в ужасной спешке, что не могло остаться без внимания. Совсем забыв поздороваться, он кинулся к другу с нелепыми расспросами, имевшими свойство надоедать после пяти минут беседы.
- Родька, экое несчастье с тобой случилось, - раздосадованно покачал головой Разумихин, - сам вижу: взгляд - и тот совершенно отсутствующий. Волнует тебя что, али захандрил?
Раскольников молчал. Он вспоминал раз за разом все ужасные наваждения; Разумихин появлялся там, пытаясь спасти его тлеющее сознание; неужто и правда конец?
Конец существования, но никак не бед. Не отвлекаясь на суетящегося товарища, Родион облокотился о стену, боясь упасть с узкой своей постели. Разумихин, чуть потеснив его, присел рядом.
- Да что ж стряслось с тобою, окаянный? - Дмитрий коснулся ладонью его лба.
- Болен я, - со странной усмешкой произнес Раскольников.
- Оно и дураку понятно, что болен. Здоровый человек, конечно, не выказывает собою вселенского мучения.
Спорить Родиону ничуть не хотелось. Он продолжил чинно сидеть и молчать, рассматривая скромную комнатку: грязно-желтые обои кусками отклеивались от стен, а в углах темнели пятна, образованные плесенью; на подоконнике стояла жестяная кружка с мутной водой. Пить Раскольникову хотелось мучительно.
- Воды, - хриплым голосом попросил он.
Разумихин тотчас поднес ему кружку, предварительно выловив оттуда мелкую муху. Родион принялся жадно пить; руки его сильно дрожали.
- Не могу объяснить, что случилось со мною, - он вытер рот рукавом, - потому как сам ничего не понимаю.
- Во, брат, даешь. Влюбился, что ли? - Дмитрий громко рассмеялся.
Похоже, шутка вышла весьма неудачная - Раскольников с непониманием глядел на него.
- Чересчур ты волнуешься, - пояснил Разумихин. - Даже краснеть потихоньку стал. Ну-ка поведай, Родя, что тебя тревожит?
- Впервые в жизни, - Раскольников явно не хотел быть услышанным, - я стал зависеть от конкретного человека. Легкомысленный идиот, иначе не сказать.
- Так-с, Родя, говори, кто она такая? - Разумихин выглядел крайне заинтересованным. Его догадки, однако, подтверждались.
Родион уставился вдаль. Полнейшая растерянность овладела им: он абсолютно не понимал, стоит ли нести всякую околесицу, дабы не раскрыть свои порочные чувства.
- Можешь, конечно, не рассказывать, коль не хочешь. - Дмитрий моментально спохватился, почувствовав напряженную атмосферу.
На минуту воцарилась пугающая тишина. Момент истины. Совесть душила Родиона своими цепкими незримыми лапками; перед глазами снова потемнело. Он подсел вплотную к другу и провел рукою по его лицу, румяному от мороза и плохо выбритому. Нет более смысла в молчании, как и в слащавом притворстве.
- Я люблю, - Раскольников нервно сглотнул, почувствовав, как сердце норовит выпрыгнуть из груди, - тебя.
Разумихин молчал. Теплая радость разливалась внутри него, душевный трепет усиливался с каждой секундой. Родион же не замечал ничего вокруг себя, предпочитая стойко не смотреть в глаза мужчине, которому так бесстыдно и прямолинейно сознался - фактически, так и произошло - в страшнейшем своем грехе. Он не мог найти себе места - не столько от волнения, сколько от стыда. Какой низкий и неприемлемый поступок совершил, какую жуткую мысль высказал! Не смея поднять взора, он покорно молчал. Терпеливо ожидал ругани, удивления, упреков - да чего угодно. Не рассчитывал он лишь на ответное чувство.
- Родька, так я давно потерял веру в будущее, - Разумихин выглядел самым счастливым человеком, коего только можно вообразить. - В наше будущее.
- Умоляю, молчи. Не прерывай тишины. - нерешительно возразил Раскольников.
- Хочешь ты этого али нет, но выслушать придется. Не могу более держать в себе всякие объяснения. - Дмитрий Прокофьич от волнения раскраснелся, будто был и вовсе пьян.
Родион равнодушно рассматривал гниющие доски, лежавшие на полу нестройными рядами. Воспользовавшись отсутствием сопротивления, Разумихин продолжил повествование.
- Значит, я как представлю, будто случилось что с тобою - сразу в панику ударяюсь. Всего-то три-четыре дня назад дошло, что неспроста во мне горит эдакое рвение заботиться о товарище своем. Мучений пережил, веришь ли, Родя, миллион, - тут рассказчик энергично взмахнул рукою, - но понял: ты обязан знать, каково это. Наверняка знаешь?
Раскольников помрачнел. Краткий кивок со стороны друга побудил Разумихина объясняться дальше.
- И я грешен. - неожиданно его лицо приняло крайне серьезное выражение; было в этом что-то особенное, - понимаю, какой хаос творится сейчас в твоей душе. Но прими правду. Сочтешь ли мои слова чепухой, засмеешь ли - дело твое.
Родион, кое-как дослушав признания, тесно прижался к другу.
Близко. Он ведь так близко.
Наклонившись к Раскольникову, Разумихин прильнул к его губам - таким желанным и необыкновенно горячим. Медленно целуя то верхнюю, то нижнюю, он обессиленно закрыл глаза. Родион, тут же потеряв контроль над собой, сразу ответил. Позабыв всякую сдержанность, он кусал до крови губы друга и торопливо слизывал едва выступающие на них алые капельки. Бред порождает страсть. Спокойствие его вновь исчезло; теперь им руководило желание. Обыкновенное, стоит сказать, плотское желание. Любовь первый раз в жизни по-настоящему затеплилась в его сердце. Впервые среди страха и сомнения крошечным огоньком зажглось это теплое чувство.
Раскольников осмелел. Страх показаться помешанным отступил; шутливой искоркой в глазах промелькнул непонятный азарт. Запретность чувств, жажда риска - все это руководило им.
Разумихин с невероятной благодарностью посмотрел на друга. Продолжать свой рассказ, оказавшийся настолько нудным, он не стал. Вместо этого Дмитрий тотчас повалил на кровать Родиона, попутно расстегивая его рубашку. Этот беззащитный и абсолютно растерянный Раскольников казался в тот момент непреодолимо притягательным. Слишком непристойно он вздыхал, в истоме прикрыв глаза; усталый вид его возбуждал странное влечение. Само собой, после признаний никто из двоих не собирался более прятаться в тени "дружеской симпатии". Их настиг тот злосчастный (а быть может, наоборот) день, когда тайное становится явным.
Отныне они понимали друг друга без слов, готовые вместе отправиться в ад - да хоть прямо из этой самой комнатки. Не прошло и двух минут, как Разумихин уже расстегивал рубашку друга и нетерпеливо покусывал его бледную кожу. Отрывистые вздохи Раскольникова нравились ему куда сильнее прочего; он вовсе не думал останавливаться. Со стороны это выглядело своеобразной неуклюжестью: двое мужчин пытались сполна получить удовольствие от своего первого раза.
- Я не желаю... всей этой боли, - внезапно прошептал Родион.
- Какая же это боль, Родя? Волноваться-то нечего, так и знай. - убеждал Дмитрий Прокофьич.
- Но даже если то и страдания, мне они непременно видятся заманчивыми. - Раскольников засомневался.
Ответа не последовало. Вместо этого Разумихин принялся аккуратно поглаживать бедра Родиона, неистово желая поскорее насладиться им. Немного помедлив, он сорвал с друга брюки и отбросил их куда-то в сторону. Боязнь доставить неудобства Раскольникову заставила Дмитрия отсрочить самый ответственный момент. Видимо, не только ему того хотелось; его возлюбленный, пребывающий в крайнем волнении, беспокойно ерзал на постели. Странные идеи и мысли целиком поглотили Родиона. Безо всяких возражений он взял в рот пальцы Разумихина и облизал их с особым рвением, словно умоляя: "поскорее сделай меня своим". Никто не задумывался сейчас о том, что эти двое могут быть пойманы за столь порочным занятием. Во всяком случае, даже на сильный грохот за дверью они не обратили ровно никакого внимания.
Раскольников подался немного вперед.
Разумихин, предварительно подготовив его тело, вошел; Родион сдавленно вскрикнул и сразу замолк. Слезы блеснули в уголках его глаз. Совершенно беспомощный, слегка покрасневший от смущения, он тут же отвел взгляд от друга. Однако, уже через минуту Раскольников стонал, никого теперь не стесняясь; боль, казавшаяся сперва такой нестерпимой, уходила. Он познал странное наслаждение, коего прежде никогда не испытывал. Податливо выгибая спину, он что-то сбивчиво шептал на ухо Дмитрию. Затем, шумно дыша, откинул голову назад, доверчиво улыбнулся и позволил Разумихину покусывать свою шею. Он отдавал себя всего, без остатка; жертвовал исключительно во имя любви. Жестокого, но такого хрупкого чувства. Он знал, что душа вместе с пресловутой моралью готова окончательно сверзиться в бездну. В ту бездну, пленником которой однажды стал сам Родион.
Он не мог очнуться от дурного сна. Да, ему непременно казалось, будто бы такая неожиданная близость была не что иное, как грандиозная галлюцинация. Приятная и вместе с тем несколько болезненная. Сознание медленно, но верно покидало его; стоны внезапно прекратились. Раскольников пытался вдохнуть как можно глубже, прочувствовать каждый момент во всей неповторимости. К своему удивлению он узрел в бесстыдной пошлости нечто судьбоносное.
Разумихин, аккуратно толкнувшись в Родиона еще раз, расслабился. После, чуть отстранившись от шеи друга, требовательно укусил его нижнюю губу. Снова поцелуй; снова шаг в пропасть. Это и будет бесславный конец глупца, который взрастил столь нелепую надежду. Погибель ледяным дыханием своим касалась его лица; в тот момент он чувствовал, как мимо проскальзывает упущенное время. С нескрываемым раздражением посмотрел он на друга. Тот, мягко улыбнувшись в ответ, накинул на беспокойного Раскольникова рубашку и приобнял его за плечи. Родиона пробирала мелкая дрожь; от прикосновения холодных рук по его коже тотчас же пробежали мурашки; на лбу мелкими прозрачными бусинами блестели капельки пота. Глаза его, обыкновенно выражающие собою верх равнодушия, теперь то и дело искрились ясным безумством. Родиона совсем уж накрыла злосчастная лихорадка: тут же он принялся что-то сбивчиво шептать в бреду. Все крепче становилась его хватка, все отрешенней делался взгляд. Было ли это выражением страха, либо же простой насмешкой - Дмитрий Прокофьич, наблюдавший за эдакими странными ужимками, даже предположить не мог. Не решался он и заговорить, а потому ничего более не оставалось, кроме как окинуть Раскольникова взглядом, полным слепого сострадания. Молча прижимая друга к себе и перебирая пальцами пряди его темно-русых волос, Разумихин тяжко вздыхал: разного рода мысли кое-как перепутывались между собой, отчего он и сам едва ли не кидался в горячку. Едва-едва слышно больной Родион шептал что-то бессвязное.
"Защити меня, укрой от всех этих бурь" , - прочитал Дмитрий в безрассудном взгляде Раскольникова. Тело Родиона содрогалось от холода; сам же он, видимо, не замечал ничего вокруг происходящего. Лишь теснее прижался к источнику тепла и судорожно стиснул рубаху Разумихина. Время будто бы остановилось. Разумихин бережно гладил Родиона по голове, отчего тот рассеянно улыбался.
"Тварь ли я дрожащая?" - неожиданно для себя спросил Раскольников. Громкий голос его - словно удар крепким кнутом, рассекающим тишину. В забытьи целовал он плечо друга, безмолвно выражая свое бесконечное раскаяние и чрезвычайно боясь быть теперь отвергнутым.
- Ну же, не мучай меня. Довольно, - обратился Родион к Дмитрию. - Что тебе надобно?
- Только мой Родя. - Разумихин выглядел крайне решительным.
- Вот он я. Ничтожный, бессмысленно влачащий свое существование. - Раскольников притих, боязливо поцеловав Разумихина в щеку.
Неужто у твари дрожащей все же есть надежда на искупление греха?
- Пусти свет во мрак души моей, - умолял Родион. - Никто другой не может излечить тот мучительный недуг, что неустанно гложет меня.
- Поди совсем ты болен. Снова бредишь. - Дмитрий перешел на шепот.
Раскольников не ответил. Закрыв глаза, он обессиленно рухнул на смятую простынь. Рассудок стремительно покидал его, уступая место темноте.

IV.
- Что случилось? - взволнованно спрашивал Разумихин. Он торопливо кинулся к окну и одним махом открыл форточку, которая при этом грозно заскрипела. Раскольников побледнел; заговорить с прежним спокойствием не представлялось возможным. Как громом пораженный, уставился он куда-то в пустоту.
- Совсем скверно. В обморок, видишь, чуть не хлопнулся. - забормотал Дмитрий Прокофьич и приложил ладонь ко лбу друга.
- Оставь. - приказал Раскольников, чуть приподнявшись.
- Прогуляться тебе надобно, Родя. Знаю: из каморки своей почти никуда не выходишь, - недоверчиво хмыкнул Разумихин, - а вот нечего здесь отсиживаться. Я, брат, совершенно новую жизнь тебе покажу.
Дмитрий вскочил и с поразительным рвением принялся потеплее одевать друга. Раскольников не сопротивлялся; словно тряпичная кукла сидел он на краю постели, наблюдая за тем, как его укутывают в пальто. Все еще слабо соображая, Родион медленно встал и окинул взглядом убогое жилище. Подобные условия тяготили его душу, по сути своей весьма вольнолюбивую. Он робко шагнул вперед, ухватив руку Разумихина; только потом решился идти дальше.
Оказавшись, наконец, вне четырех стен, Раскольников смог вдохнуть полной грудью. В нем рождались самые что ни на есть противоречивые чувства, однако сильнее их всех была любовь. Не стало отныне в этом слове пресловутости, которую Родион ощущал раньше. Он знал: жизнь его никогда не будет прежней. Он украдкой взглянул на друга: весь лохматый, в мятой рубашке и наспех застегнутом сюртуке, тот переминался с ноги на ногу и улыбался.
- Чего стоишь? - удивился Разумихин, подойдя ближе к Родиону. - Никак задумался?
Ничего не ответив, Раскольников уверенно шагнул вперед.

Эпилог.

Так, держась за руки, они и шли по вечернему Петербургу. Щуря глаза от непривычно яркого света, Родион оглядывался вокруг так, будто не был на улице очень давно. Однако, из каморки выходил он не так часто, а потому мест знал, соответственно, немного.
Лучи мартовского солнца шутливо поблескивали в окнах домов; воздух, по-весеннему свежий, едва-едва прогревался. Грязно-серый снег уже не спеша подтаивал. Народ толпился на каждой улице; мимо то и дело сновали кучки попрошаек, суетливо выклянчивающих рубль у случайного прохожего. Жизнь вернулась в свое русло, и даже Раскольников почувствовал себя на удивление бодрым среди этого беззаботного шума. Подобная праздность давно была чужда Родиону. Он с искренней благодарностью посмотрел на радостного друга.
Бережно касаясь подушечками пальцев запястья Разумихина, он старался впитать в себя это необыкновенное тепло. Такое спасительное и отныне такое родное. Глубоко дыша, он прикрыл глаза и забылся на пару секунд. Он понимал, что не надо более искать себе счастья невесть где - оно ведь совсем рядом. Светлое, спокойное - как в небылицах. Родион не верил в подобное лишь до того момента, когда душа его обрела надежду. И отчего-то дышалось ему теперь совсем легко, будто бы дух юной весны вылечил его разом от всех болезней; даже Разумихин заметил вдруг такую кратковременную перемену.
Они шагали по улицам, не задумываясь, впрочем, о том, куда лежит их путь.
Они наслаждались вожделенной свободой. Наслаждались своим счастьем.
И даже самый холодный день непременно становился теплее.

Он был очень беспокоен, посылал о ней справляться. Скоро узнал он, что болезнь ее не опасна. Узнав, в свою очередь, что он об ней так тоскует и заботится, Соня прислала ему записку, написанную карандашом, и уведомляла его, что ей гораздо легче, что у ней пустая, легкая простуда и что она скоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он читал эту записку, сердце его сильно и больно билось.

День опять был ясный и теплый. Ранним утром, часов в шесть, он отправился на работу, на берег реки, где в сарае устроена была обжигательная печь для алебастра и где толкли его. Отправилось туда всего три работника. Один из арестантов взял конвойного и пошел с ним в крепость за каким-то инструментом; другой стал изготовлять дрова и накладывать в печь. Раскольников вышел из сарая на самый берег, сел на складенные у сарая бревна и стал глядеть на широкую и пустынную реку. С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его. Раскольников сидел, смотрел неподвижно, не отрываясь; мысль его переходила в грезы, в созерцание; он ни о чем не думал, но какая-то тоска волновала его и мучила.

Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и села с ним рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.

Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.

Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута…

Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.

Они положили ждать и терпеть. Им оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она – она ведь и жила только одною его жизнью!

Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?

Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бледное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания.

Да и что такое эти все, все муки прошлого! Всё, даже преступление его, даже приговор и ссылка казались ему теперь, в первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.

Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.

Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления по крайней мере…»

Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия. Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом…

Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, – но теперешний рассказ наш окончен.

1.1.1. Выделите эпитеты, которые Пушкин использует в начале приведенного фрагмента, изображая картины природы. Как они помогают передать состояние героя?

1.2.1. Какое настроение преобладает в стихотворении «Гой ты, Русь, моя родная...»?

Прочитайте приведённый ниже фрагмент произведения и выполните задания 1.1.1-1.1.2.

Белогорская крепость находилась в сорока верстах от Оренбурга. Дорога шла по крутому берегу Яика. Река еще не замерзала, и ее свинцовые волны грустно чернели в однообразных берегах, покрытых белым снегом. За ними простирались киргизские степи. Я погрузился в размышления, большею частию печальные. Гарнизонная жизнь мало имела для меня привлекательности. Я старался вообразить себе капитана Миронова, моего будущего начальника, и представлял его строгим, сердитым стариком, не знающим ничего, кроме своей службы, и готовым за всякую безделицу сажать меня под арест на хлеб и на воду. Между тем начало смеркаться. Мы ехали довольно скоро.

Далече ли до крепости? - спросил я у своего ямщика. «Недалече» - отвечал он. - «Вон уж видна». - Я глядел во все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего не видал, кроме деревушки, окруженной бревенчатым забором. С одной стороны стояли три или четыре скирды сена, полузанесенные снегом; с другой скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опущенными. - Где же крепость? - спросил я с удивлением. - «Да вот она» - отвечал ямщик указывая на деревушку, и с этим словом мы в нее въехали. У ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы низки и большею частию покрыты соломою. Я велел ехать к коменданту, и через минуту кибитка остановилась перед деревянным домиком, выстроенным на высоком месте, близ деревянной же церкви.

Никто не встретил меня. Я пошел в сени и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зеленого мундира. Я велел ему доложить обо мне. «Войди, батюшка», - отвечал инвалид: - «наши дома». Я вошел в чистенькую комнатку, убранную по-старинному. В углу стоял шкаф с посудой; на стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки, представляющие взятие Кистрина и Очакова, также выбор невесты и погребение кота. У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове. Она разматывала нитки, которые держал, распялив на руках, кривой старичок в офицерском мундире. «Что вам угодно, батюшка?» - спросила она, продолжая свое занятие. Я отвечал, что приехал на службу и явился по долгу своему к господину капитану, и с этим словом обратился было к кривому старичку, принимая его за коменданта; но хозяйка перебила затверженную мною речь. «Ивана Кузмича дома нет» - сказала она; - «он пошел в гости к отцу Герасиму; да все равно, батюшка, я его хозяйка. Прошу любить и жаловать. Садись, батюшка». Она кликнула девку и велела ей позвать урядника. Старичок своим одиноким глазом поглядывал на меня с любопытством. «Смею спросить» - сказал он; - «вы в каком полку изволили служить?» Я удовлетворил его любопытству. «А смею спросить» - продолжал он, - «зачем изволили вы перейти из гвардии в гарнизон?» - Я отвечал, что такова была воля начальства. «Чаятельно, за неприличные гвардии офицеру поступки» - продолжал неутомимый вопрошатель. - «Полно врать пустяки» - сказала ему капитанша: - «ты видишь, молодой человек с дороги устал; ему не до тебя... (держи-ка руки прямее...) А ты, мой батюшка», - продолжала она, обращаясь ко мне - «не печалься, что тебя упекли в наше захолустье. Не ты первый, не ты последний. Стерпится, слюбится. Швабрин Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведен за смертоубийство. Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет».

А. С. Пушкин «Капитанская дочка»

Прочитайте приведённое ниже произведение и выполните задания 1.2.1-1.2.2.

С. А. Есенин

Пояснение.

1.1.1. Эпитет - образное определение, служит для выражения экспрессивной оценки явлений, предметов в художественном тексте. Эпитеты, используемые в данном отрывке, подчеркивают настроение, с которым Гринев едет в крепость. Ему кажется, что мир, в который он, по воле батюшки, должен будет погрузиться, враждебен ему. Поэтому и используются эпитеты, эмоционально отрицательно окрашенные: свинцовые волны, скривившаяся мельница и др.

1.2.1. Стихотворение «Гой ты, Русь, моя родная» пронизано чувствами и эмоциями поэта, переполняющими его сердце.

Конечно, прежде всего, он гордится своей родиной, для поэта нет ничего дороже и главней России, без неё он не представляет свою жизнь. Все дома деревушки он сравнивает с чем-то возвышенным, божественным, ведь риза - это церковное одеяние, красивое, переливающееся золотом. Стихотворение все - от начала до конца - искрится счастьем, радостью, любовью к родному краю.