Телешов, николай дмитриевич. Николай Дмитриевич Телешов: биография Все биографии русских писателей по алфавиту

Николай Дмитриевич Телешов

Телешов Николай Дмитриевич(29.10/10.11.1867-14.03.1957), русский прозаик. Из купеческой семьи. Организатор знаменитого московского литературного кружка “Среда” (1899-1916). Ранние очерки и рассказы написаны под влиянием А. П. Чехова. Особую литературную ценность представляет цикл “Легенды и сказки”: прежде всего навеянные народными поэтическими преданиями “Крупеничка” (1919) и “Зоренька” (1921). После революции работал в Наркомпросе, занимаясь детской литературой. В эти годы его наиболее значительным художественным произведением стала повесть о революции 1905 “Начало конца” (1933). Наибольшую историко-литературную ценность представляют мемуары Телешова “Записки писателя” (1925-55).

Телешов Николай Дмитриевич (29.10.1867-14.03. 1957), писатель. Родился в Москве в купеческой семье. Окончил Московскую Практическую коммерческую академию (1884). В 1888 познакомился с А. П. Чеховым. В том же году организовал литературный кружок «Среда». В печати выступил в 1884 со стихами. В рассказах Телешова 80-х - н. 90-х XIX в. господствует чеховская тема: изображение косного и затхлого мещанского быта, обличение пошлости, мелочности интересов, собственнической морали и психологии обывателя («Петух», «Мещанская драма» «Дуэль», «Именины», «Счастливый день», «Чужой человек» и др.). С 1925 по 1943 Телешов работал над художественными мемуарами «Записки писателя», воскрешающими атмосферу литературной жизни России к. XIX - н. ХХ в.

Телешов был преимущественно новеллистом. Его реалистические рассказы отличаются обыденностью сюжетов (без резких поворотов и замысловатых ходов в развитии фабулы), сдержанной, внешне бесстрастной манерой повествования. В новеллах-легендах Телешов щедро использует фантастику, символику, иносказание, гиперболизм образов и др. художественные условности.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Телешов Николай Дмитриевич - прозаик.

Родился в купеческой семье. Предки его - бывшие крепостные крестьяне Владимирской губ., сумевшие выкупиться. «Может быть, именно от предков и жива во мне уверенность, что без свободы нет настоящего счастья ни для человека, ни для человечества»,- писал Телешов в автобиографии (Цит. по: Пантелеева К. Николай Дмитриевич Телешов. С.3). Родители воспитывали мальчика в любви к литературе. Подростком Телешов познакомился с книгоиздателем Сытиным, в типографии которого не раз наблюдал за «рождением» книги.

В 1884 Телешов окончил Московскую Практическую коммерческую академию. Первые стихи Телешова, появившиеся в этом же году в небольших периодических изданиях, носили подражательный характер. Некоторые поэтические пробы Телешова вошли в сборник начинающих поэтов «Искреннее слово» (1886), в подготовке и издании которого он принимал активное участие. Сборник успеха не имел, но помог Телешову войти в литературные круги.

Именно потребностью в творческом общении было обусловлено создание «Среды» - московского литературного кружка, который просуществовал с 1899 по 1916. Заседания кружка, проходившие на квартире Телешова, собирали в разное время таких писателей, как И.А.Бунин, М.Горький, А.Серафимович, В.Вересаев, А.Куприн, Л.Андреев и др. М.Горьким здесь впервые была прочитана пьеса «На дне». Из произведений участников «Среды» были составлены циклы сборников «Знание» и «Слово».

В 1886 вышел сборник Телешов «Фантастические наброски», куда вошли прозаические этюды (в форме притч), излагающие философские рассуждения Телешова о смысле человеческой жизни («Коридор», «Судьба»), о предназначении художника («Цветы»), о пошлости и затхлости обывательской жизни («В траве»).

Поэтической образности «Фантастических набросков» сопутствовала «заземленность» печатавшихся одновременно небольших рассказов в духе раннего Чехова, в которых молодой автор обличал захолустность быта и заурядность сознания своих персонажей («Перемена»).

В 1893 в журнале «Русское обозрение» опубликованы очерки Телешова «На тройках». В основу положены воспоминания одного из купцов, побывавшего за Уралом на ярмарке. Художник ярко обрисовал «особую страну» с ее загадочными просторами и не менее загадочным будущим. Стиль произведения подчинен жанру «путешествий» - действие развивается динамично; бегло, но четко, с характерными деталями, обрисовываются фигуры людей и картины сибирской жизни. После журнальных публикаций рассказы и очерки этого цикла были изданы в сборнике «На тройках» (1895) и «Повести и рассказы» (1896).

Последовав совету А.П.Чехова «перешагнуть границу Европы», Телешов предпринял поездку за Урал, полностью оправдав надежды своего творческого наставника - «сколько всего узнаете, сколько рассказов привезете!» (Цит. по: Пантелеева К. Николай Дмитриевич Телешов. С.7). Результатом поездки стали очерки «За Урал» (1897), восторженно встреченные русской общественностью и открывшие Телешову путь в большую литературу. Предпосланный книге подзаголовок «Дорожные впечатления, слухи и встречи» точно отражает тематическое содержание сборника. Социальная направленность книги вписывалась в общий контекст эстетических установок «Среды»: правдоподобно отражать различные стороны российской жизни рубежа веков.

Однако в полной мере социальная острота бытописания и демократический гуманизм Телешова проявились в цикле «Переселенцы», включающем в себя 7 рассказов, написанных в разные годы: «Самоходы» (1894), «Елка Митрича» (1897), «Домой» (1898), «Нужда» (1898), «Хлеб-соль» (1900), «Лишний рот» (1919), «На ходу» (ок. 1927). В отличие от очерков, обращенных к общим проблемам, рассказы отмечены вниманием к отдельно взятой личности русского крестьянина, вынужденного испытывать на себе все «неурядицы жизни», как объективные, так и искусственно созданные (например, насильственное переселение в Сибирь). Мягкий лиризм сквозит в портретной обрисовке представителей этого «всевыносящего русского племени». В своем обличительном пафосе политики переселенчества Телешов пошел дальше всех, касавшихся этой темы писателей (Бунина, Успенского и др.).

Одновременно с бытописательством Телешов продолжает развивать романтическую линию, заявленную в своей первой книге. Включающий в себя девять произведений и протянувшийся во времени почти на два десятилетия цикл «Легенды и сказки», откликаясь на острые вопросы современности, уводит читателя в мир фантастических абстракций и иносказаний, переводя насущные проблемы в вечные категории добра и зла. Так, в поэтической легенде «Белая цапля» (1899), написанной по следам англо-бурской войны, рассказ о прекрасных экзотических птицах перерастает в раздумья о страданиях, которые приносит неволя. Пути преодоления зла в мире еще очень расплывчаты, по-книжному абстрактны, как и в «Песне о трех юношах» (1901), которую сравнивают с горьковским «Данко». О неразрывном единстве поэта и народа говорится в рассказе «Менестрель» (1903), посвященном судьбе поэта, пережившего свою славу. Образ Менестреля лишен романтической однозначности и односторонности - здесь заметны следы аналитичности в построении образа. Продекларированное в «Менестреле» творческое кредо о необходимости близости художника с народом реализуется в эволюции самого Телешова. Так, даже в пределах названного цикла он проходит путь от книжной легенды о цапле до овеянных народными поэтическими преданиями сказок о «Крупеничке» (1919) и «Зореньке» (1921).

Философская подоплека произведений Телешова конца 1890-х близка взглядам раннего Горького - их герои одинаково не «вписываются» в социальный контекст своего времени. Но если герои Горького активны в отрицании современного миропорядка, то персонажи Телешов смиренны, они скорее констатируют свои страдания, чем стремятся от них избавиться. Героев сборника Телешова «Повести и рассказы» (1899) можно обозначить по заглавию одного из рассказов - «жертвы жизни». Им присуща вера в мистическую злую силу, царящую в жизни и требующую все новых жертв. По мнению Столяревского, героя рассказа «Жертвы жизни», само общество приготовляет преступления и выделяет из своей среды их исполнителей. Философия безнадежности и призрачности человеческого счастья («Счастливец», «Дуэль», «Призраки») выводит писателя к проблемам «жертвенности». Героиня повести «Мещанское счастье» Ксения выходит замуж за нелюбимого, но богатого старика, принося себя в жертву во имя своей разоренной семьи. Но близкие Ксении страдают еще больше, ее жертва не приносит спасения.

Под влиянием «Среды», и особенно М.Горького, Телешов выходит на путь социального протеста. Уже в рассказе «Между двух берегов» (1903) прозвучало его: «Проснитесь! Проснитесь же, русские люди!» Жажда «бури», желание перемен сквозят в рассказе «Черной ночью» (1905).

По живым впечатлениям событий революции 1905 были созданы рассказы «Петля» и «Крамола». Показав священника, взбунтовавшегося против самодержавия и околоточного надзирателя, повесившегося от невыносимости своего положения, Телешов вызвал восторг в демократических кругах. «Валяйте! - восклицал М.Горький.- Дуйте их в хвост и в гриву!» (Цит. по: Пантелеева К. - С.14). Демократические деятели воздавали должное Телешову за вскрытие механизма черносотенного движения (критик Е.А.Грузинский, корреспондент газеты «Одесские новости» Н.Геккер и др.).

После поражения революции 1905 Телешов возвращается к жанру сказки («Цветок папоротника», 1907), пейзажно-психологи-ческого этюда («Косцы», 1907, «Золотая осень», 1909 и др.).

В годы империалистической войны Телешов пишет о ее бессмысленности и дешевизне человеческой жизни (рассказы «Мина», «Во тьме», «Дни за днями»).

После Октябрьской революции 1917 Телешов работал в Народном комиссариате просвещения, занимался организацией издания сб. для детей. В 1919 обрел окончательную редакцию текст повести «Дети» («Маленький роман»), работу над которым Телешов начал еще в 1896. В 1921 Телешов создает рассказ «Тень счастья», который после нескольких редакций был опубликован лишь в 1945 в книге «Избранное». Сочетающий элементы бытописания с мистификацией, обернувшейся для главного героя злой шуткой со стороны сослуживцев, рассказ соединил в себе многие ранние образы и идеи с трезвыми взглядами последних лет, что придало произведению фарсовость.

Наиболее значительным художественным произведением Телешов послереволюционного периода стала повесть «Начало конца» (1933); как бы заново раскрывая новому читателю события революции 1905-1907, Телешов еще раз вглядывается в переломный этап его собственного сознания, оценивая его как пробуждение.

С 1925 Телешов работал над «Записками писателя», уникальными по временному охвату мемуарами: книга открывается описанием открытия памятника Пушкину в Москве в 1880, а заканчивается воспоминаниями о праздновании 85-летия Бунина в 1955. Эта книга является летописью литературно-общественной жизни Москвы. Отдельные очерки посвящены М.Горькому, А.Чехову, Л.Андрееву.

В конце своей последней, шестидесятой, книги Телешова написал: «Оглядываясь на далекое мое прошлое, на долгий пройденный путь, я вижу, как много значительного дала мне литература, с которой неразрывно связана вся моя жизнь <...> быть русским писателем - есть великое счастье в жизни» (Избранные соч.: в 3 т. Т.3. С.387).

Е.И. Колесникова

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 3. П - Я. с. 484-486.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Избранные соч.: в 3 т. М., 1956;

Избранное. М., 1945;

Повести и рассказы. М., 1899;

Повести и рассказы. М., 1951;

Избранные произведения. М., 1985;

Рассказы. Повести. Легенды. М., 1983.

[Рассказы]. Т. 1-4. М., 1915-18;

Все проходит. М., 1927;

Избранное / Вступ. ст. С. Дурылина. М., 1948;

Избр. соч. / Вступ. ст. В. Борисовой. Т. 1-3. М., 1956;

Записки писателя. Воспоминания и рассказы о прошлом / Послесл. К. Пантелеевой. М., 1966.

Литература:

Шемелова М.И. Творчество Н.Д.Телешова // Вестник Ленинградского университета. 1957. №14. (Серия истории, языка и лит. Вып.3);

Полякова Е. Николай Дмитриевич Телешов (К 100-летию со дня рождения) // Театр. 1968. №4;

Пантелеева К. Н.Д.Телешов (к проблематике творчества): автореферат диссертации. М., 1971;

Грегубов А.Л. Жизнь и творчество Н.Д.Телешова // Рассказы. Повести. Легенды. М., 1983;

Пантелеева К. Николай Дмитриевич Телешов // Н.Д.Телешов Избранные произведения. М., 1985.

Николай Телешов

Записки писателя

Воспоминания и рассказы о прошлом

Посвящено памяти Елены Андреевны Телешовой, верного друга всей долгой жизни моей

Памятник Пушкину

Когда я был еще подростком, мне посчастливилось быть свидетелем небывалого до того времени события и торжества. В центре Москвы, во главе Тверского бульвара, перед широкой Страстной, ныне Пушкинской, площадью, в 1880 году 6 июня открывался памятник Пушкину - первый памятник писателю.

Обычно памятники воздвигались на улицах Москвы только царям. И это отметил присутствовавший на торжестве Островский. Возглашая тост за русскую литературу, он метко сказал:

Сегодня на нашей улице - праздник!

Хорошо помню красивую голову маститого писателя Тургенева с пышными седыми волосами, стоявшего у подножия монумента, с которого торжественно только что сдернули серое покрывало. Помню восторг всей громадной толпы народа, в гуще которого находился и я, тринадцатилетний юнец, восторженный поклонник поэта. Помню бывших тут же на празднике писателей - Майкова, Полонского, Писемского, Островского. Помню и сухощавую, сутулившуюся фигуру Достоевского и необычайное впечатление от произнесенной им речи, о которой на другой день говорила вся Москва.

Речь эта была сказана не здесь, на площади, у памятника, а в Колонном зале нынешнего Дома союзов. Возглашая тост за русскую литературу, он говорил:

Пушкин раскрыл нам русское сердце и показал нам, что оно неудержимо стремится к всемирности и всечеловечности… Ой первый дал нам прозреть наше значение в семье европейских народов…

Вечером в торжественном концерте, состоявшемся при участии огромного оркестра и знаменитых артистов, Достоевский, выйдя на эстраду, сутулясь и ставши как-то немножко боком к публике, прочитал пушкинского «Пророка» резко и страстно:

Восстань, пророк!..

И закончил с необычайно высоким нервным подъемом:

Глаголом жги сердца людей!..

Полагаю, что никто и никогда не читал этих вдохновенных строк так, как произнес их не актер, не профессиональный чтец, а писатель, проникнутый искренним и восторженным отношением к памяти величайшего русского поэта.

Создатель памятника, одного из лучших по простоте, красоте и выразительности, Александр Михайлович Опекушин был выходцем из простого народа, из крепостной крестьянской семьи, сперва - самоучка, затем признанный художник и, наконец, академик.

Вспоминаются мне также и увлекательные разговоры и рассказы о многолюдном банкете в связи с торжествами, где я тогда в качестве постороннего юнца присутствовать, конечно, не мог, где Катков, когда-то близкий Белинскому, но потом резко изменивший свои политические взгляды, протянул было к Тургеневу свой бокал, чтобы чокнуться. Но тот отвернулся.

Тургенев на этом торжестве говорил:

Будем надеяться, что всякий наш потомок, с любовью остановившийся перед изваянием Пушкина и понимающий значение этой любви, тем самым докажет, что он, подобно Пушкину, стал более русским и более образованным, более свободным человеком.

На гранитном пьедестале памятника помещены были в крупном барельефе слова Пушкина, искаженные цензурой. Насколько помнится, было написано так:

И долго буду тем народу я любезен,

Что прелестью стихов я был полезен…

И только теперь, в советское время, эту надпись заменили подлинными словами поэта:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

Разница в надписи весьма существенная.

Не знаю, остался ли кто-нибудь в живых из свидетелей этого великого торжества и праздника литературы, этого первого чествования памяти русского писателя, который «в свой жестокий век восславил свободу» и верил, что «Россия вспрянет ото сна и на обломках самовластья» напишет имена тех, кто боролся и погиб за будущее счастье народа.

Эти дни открытия памятника Пушкину остаются для меня одними из самых радостных и светлых, хотя все это и было семьдесят пять лет тому назад.

В писательских кружках

Первые шаги и знакомства. - Тихомировский кружок и «Детское чтение». - Литературно-художественный кружок. - Н. В. Давыдов .

Мне не было еще и семнадцати лет, когда в журнале «Радуга» в 1884 году было напАртистическая и литературнаяечатано мое первое стихотворение. За первым последовало второе и третье, затем в той же «Радуге» и других небольших журналах начали появляться прозаические мои очерки. Я тогда был далек от литературного мира и никогда еще не встречался лично ни с одним писателем. Рукописи свои я посылал в редакции по почте; за напечатание их мне денег не платили, - да я и не спрашивал. Первый, кто пожелал меня видеть, был Скрипицын, редактор журнала «Россия», где был напечатан мой рассказ.

«Что же вы не приходите получить гонорар?» - писал он мне в открытке, назначая для свидания ближайший день и час.

В редакции я нашел единственного человека, угрюмо сидевшего за пустым столом, - высокого, костлявого, обросшего волосами.

Дела нашего издания очень печальны, - сказал мне Скрипицын, подавая руку. - Получите гонорар за ваш рассказ, пока еще не поздно. Надеюсь, вы будете продолжать писать, и я надеюсь встречать ваше имя в печати. Нужно только работать над собой. А пока вот вам деньги. Не взыщите, что мало. Больше не могу.

Он передал мне пятнадцать рублей, взял с меня расписку в получении и пожелал успехов.

Вам сколько платят в иных местах?

Я признался, что никто и нигде мне ничего не платил.

Значит, это первый гонорар? Очень рад, коли так. Когда будете получать много, вспомните, что первый гонорар, грошовый, вам заплатил Скрипицын.

А мы дня через два закрываемся… Навсегда.

Первый гонорар - это нечто особое и значительное в жизни писателя, особенно если этому писателю всего семнадцать - восемнадцать лет. Первый гонорар - это до некоторой степени признание, это уже какая-то оценка, как бы незначительна она ни была. Получение гонорара было для меня сущим праздником. Возвращаясь домой, я на радостях купил матери цветок, отцу туфли, брату папирос. Первый гонорар исчез, но я все-таки был очень счастлив.

Конечно, прав был Скрипицын: необходимо было работать и вырабатывать стиль. Произведения Лермонтова и Тургенева были в то время для меня любимыми образцами стиля, в которые я вчитывался, вдумывался и любовался ими. Из современных писателей того времени на меня влияли сильные, яркие рассказы Гаршина и стихи Надсона, а с 1885 года у меня появился внезапно новый любимец: в мартовской книге «Русской мысли» я прочитал рассказ неизвестного мне автора Вл. Короленко «Сон Макара». Он произвел на меня такое сильное впечатление своей художественной простотой, тонким юмором, картинами Крайнего Севера и неведомым бытом тайги с ее беспросветной мужицкой жизнью, полной тягости и гонений! По словам Короленко, Макара всю жизнь гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати, гоняли попы, требуя ругу; гоняли его нужда и голод, дожди и засухи, гоняла и злая тайга… Я перечитывал целиком рассказ, потом отдельные куски из него и думал: «Вот этот писатель станет непременно большим человеком!» И мало-помалу это в скором времени начало осуществляться. Его «Лес шумит», «Слепой музыкант» упрочили за ним репутацию крупного таланта в художественной литературе. В дальнейшем начались его значительные выступления и в общественной жизни.

Писатель; род. в 1867 г. в купеческой семье; учился в Московской практической академии.

Первые стихотворения Т. появились в журнале "Радуга" (1884). Лучшие рассказы Т. посвящены изображению быта и злоключений переселенцев.

Отдельно он напечатал: "На тройках" (М., 1895), "За Урал" (М., 1898), "Повести и рассказы" (М., 1899), "Маленький роман" (М., 1898). Изданы для народа фирмою "Посредник" книжки Т.: "Домой" и "С Богом!" (рассказы из быта переселенцев).

Из рассказов Т., помещ. в журнале "Детское чтение", вышли отдельными изданиями: "Елка Митрича" и "Белая цапля". Некоторые рассказы Т. переведены на немец., датский и франц. языки. {Брокгауз} Телешов, Николай Дмитриевич - прозаик.

Происходит из крестьян Владимирской губ. Окончил Практическую академию в Москве.

Первые стихи были напечатаны в журнале "Радуга" ».

Не вспомню теперь, как именно произошло все это: показали ли Чехову копию письма, или вообще передали ему о предполагаемом обращении к Марксу по поводу его освобождения, но только вскоре выяснилось, что дальнейшие подписи собирать не надо, потому что Антон Павлович, узнав про письмо, просил не обращаться с ним к Марксу. Не ручаюсь за достоверность, но вспоминается мне, что говорилось тогда приблизительно о таких словах самого Антона Павловича при отказе:

Я своей рукой подписывал договор с Марксом, и отрекаться мне от него неудобно. Если я продешевил, то, значит, я и виноват во всем: я наделал глупостей. А за чужие глупости Маркс не ответчик. В другой раз буду осторожнее.

Тем дело и кончилось. Подлинное письмо с писательскими автографами задержалось и осталось у меня вместе со списком, к кому идти за дальнейшими подписями. Среди этих намеченных лиц значились: В. О. Ключевский, С. А. Муромцев, Ф. Н. Плевако, В. И. Сафонов, А. П. Ленский и многие из тех популярных в то время людей искусства и науки, кого теперь давно уже нет на свете. Да и из числа подписавших бумагу осталось в живых не более двух-трех человек.

Подлинник этого письма со всеми автографами я передал в свое время в Чеховскую комнату при Публичной библиотеке - ныне Государственная библиотека СССР имени Ленина, - где он теперь и находится.

В Московском Художественном театре пьеса Чехова «Дядя Ваня» имела колоссальный успех. Никто, однако, не мог воссоздать рассказами ни сценических образов, ни передать автору действительное впечатление от исполнения и постановки пьесы. Надо было показать этот спектакль ему самому, чтобы он мог оценить и почувствовать его. И Художественный театр избирает местом своих гастролей именно Крым и едет в Севастополь с намерением показать «Дядю Ваню» своему любимому писателю.

Лично я не был свидетелем этого севастопольского спектакля, так как жил в то время в Ялте, но вскоре слышал от самого Антона Павловича, что он был очень доволен и тронут, хотя из присущей ему авторской скромности и не выражал этого открыто.

После гастролей артисты переехали в Ялту на отдых, где съехалось и жило в то время немало писателей. Помню, был Горький с семьей, Елпатьевский, Мамин-Сибиряк, Куприн, Найденов, Бунин, Скиталец.

На другой же день по приезде труппы в городском саду был устроен товарищеский обед, на котором участвовали артисты и писатели. Все перезнакомились, и это было началом крепкого сближения театра с Горьким, у которого созревал тогда план пьесы «На дне». Осенью пьеса была закончена и прочитана на «Среде», а затем поставлена в Художественном театре. Сначала она называлась «На дне жизни» и под этим заглавием была напечатана за границей.

Чехов и Художественный театр всегда были близки друг другу. С самого возникновения театра и до смерти писателя эти близость и дружба росли, а взаимное понимание и уважение крепли. Как драматург Чехов был угадан, понят и разъяснен только одним Художественным театром. Его пьесы «Иванов» и прообраз «Дяди Вани» - «Леший» ставились в свое время на сценах Москвы: у Корша, у Абрамовой, но холодок среди зрителей и недоумение сопровождали эти постановки, а после знаменитого петербургского провала «Чайки» участь Чехова-драматурга, казалось, была решена бесповоротно.

Но Художественный театр в 1898 году, в первый же год своей жизни, решил показать - по-своему - «Чайку». Он твердо верил в то новое, что давала никем не понятая чеховская пьеса, верил и в то, что хотел сказать этой пьесой сам автор. Победа была полная, потрясающая, восторженная.

Весь Чехов как драматург был показан и раскрыт Художественным театром: «Чайка», «Дядя Ваня», «Иванов», «Три сестры», «Вишневый сад» и даже инсценировки некоторых рассказов, в виде миниатюр, ставились на сцене МХТ.

Известно, что Л. Н. Толстой, любя и уважая А. П. Чехова как писателя и как человека, к пьесам его относился отрицательно, хотя и приходил их смотреть.

В 1900 году, 24 января, Лев Николаевич видел в Художественном театре пьесу А. П. Чехова «Дядя Ваня». По окончании спектакля он был за кулисами, где расписался в книге почетных посетителей, и, между прочим, обратясь к артисту Вишневскому, сказал ему шутя:

Хорошо вы играете дядю Ваню. Но зачем пристаете к чужой жене, - завели бы себе свою скотницу.

Случай этот не выдуман, а удостоверен театром. Очень характерно здесь то, что Л. Н. даже в шутке остался верен своим тогдашним взглядам и не зря употребил слово «скотница».

Как относился Художественный театр к творчеству Чехова, ясно видно из речи Станиславского на десятилетнем юбилее театра. Он говорил: «От Чехова из Ялты прилетела к нам Чайка; она принесла нам счастье и указала новые пути в нашем искусстве». А в речи Немировича-Данченко, обращенной к Чехову на премьере «Вишневого сада» в 1904 году, это отношение высказано еще более определенно.

Как сейчас вижу Антона Павловича, смущенно стоящего на сцене МХТ при открытом занавесе под гром и бурю аплодисментов на премьере его последней пьесы. Ему подносят цветы, венки, адреса, говорят речи, а он смущенно молчит и не знает, куда глядеть. А Немирович-Данченко говорит ему от лица всего МХТ:

Наш театр в такой степени обязан твоему таланту, твоему нежному сердцу, твоей чистой душе, что ты по праву можешь сказать: «Это - мой театр».

Никаких сомнений нет и в том, как относился сам Чехов к Художественному театру. В одном из его писем значится: «Художественный театр - это лучшие страницы той книги, которая когда-либо будет написана о современном русском театре».

Последняя наша встреча была в Москве, накануне отъезда Чехова за границу. Случилось так, что я зашел к нему днем, когда в квартире никого не было, кроме прислуги. Перед отъездом было много всяких забот, и все его семейные хлопотали без устали.

Я уже знал, что Чехов очень болен, - вернее, очень плох, - и решил занести ему только прощальную записку, чтоб не тревожить его. Но он велел догнать меня и воротил уже с лестницы.

Хотя я и был подготовлен к тому, что увижу, но то, что я увидал, превосходило все мои ожидания, самые мрачные. На диване, обложенный подушками, не то в пальто, не то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным лицом - до того был худ, изнурен и неузнаваем Антон Павлович. Никогда не поверил бы, что возможно так измениться.

А он протягивает слабую восковую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит:

Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать.

Он сказал другое, не это слово, более жесткое, чем «умирать», которое не хотелось бы сейчас повторить.

Умирать еду, - настоятельно говорил он. - Поклонитесь от меня товарищам вашим по «Среде». Хороший народ у вас подобрался. Скажите им, что я их помню и некоторых очень люблю… Пожелайте им от меня счастья и успеха. Больше уже мы не встретимся.

Тихая, сознательная покорность отражалась в его глазах.

А Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Так и скажите ему это от меня. Не забудьте.

Сомневаться в том, что мы видимся в последний, раз, не приходилось. Было это так ясно. Я боялся заговорить в эти минуты полным голосом, боялся зашуметь сапогами. Нужна была какая-то нежная тишина, нужно было с открытой душой принять те немногие слова, которые были, несомненно, для меня последними и исходили от чистого и прекрасного - чеховского сердца.

На другой день он уехал.

А через месяц, в Баденвейлере, в ночь на 2 июля, когда все средства борьбы были уже исчерпаны, доктор велел дать больному шампанского. Но ведь больной был сам доктор и понимал значение этой меры. Он сел и как-то значительно и громко сказал доктору по-немецки: «Ich sterbe». Потом взял бокал, повернулся лицом к жене и с улыбкой проговорил последние слова в жизни: - Давно я не пил шампанского… По словам жены, он покойно выпил глотками все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навеки. Наступившую жуткую тишину ночи нарушала только ворвавшаяся в окно большая черная ночная бабочка, которая мучительно билась о горящие электрические лампочки и металась по комнате.

Когда ушел доктор, среди полной тишины и духоты летней ночи вдруг со страшным шумом выскочила пробка из недопитой бутылки шампанского…

Начинало светать. Вскоре запели утренние птицы…

А затем - торжественные проводы иностранцев и казенное принятие на границе гроба русскими властями, незнакомыми даже с именем Чехова… Непростительное, грубое и дикое назначение «вагона для устриц», в котором с этой самой надписью, варварской для настоящего случая, и прибыло в Петербург тело писателя, почти без всякой встречи благодаря перепутанным телеграммам. И только на другой день, уже в Москве, огромные толпы народа, запрудившие всю вокзальную площадь, переполненные депутациями с венками и цветами станционные платформы внушительно подчеркнули значительность потери.

Как близкого, как любимого и родного, всей Москвой встретили мы и проводили Чехова до его могилы в Новодевичьем монастыре.

И вот начинается уже шестой десяток лет со дня его смерти, а имя Чехова становится все более и более славным, и не только на родине, среди нас, но и во всем культурном мире. Наша советская молодежь любит, уважает и много читает Чехова.

Творчество его многогранно, лирика поэтична, юмор его неисчерпаем, а вера в лучшее будущее человечества непоколебима.

«Глава о Чехове еще не кончена, - писал в свое время Станиславский. - Ее еще не прочли как следует, не вникли в ее сущность и преждевременно закрыли книгу. Пусть же ее раскроют вновь, изучат и дочтут до конца».

И пора такая настала. Вся страна чтит память своего великого писателя, а любимая им Москва готовит ему достойный памятник на одной из лучших своих площадей.

Ровно тридцать лет пролежал в могиле на кладбище Новодевичьего монастыря цинковый гроб, прибывший с германской границы. При похоронах его засыпали сначала свежей землей, а сверх земли великим множеством цветов, зелени и лавров. Потом, через некоторый срок, поставили памятник.

И вот через тридцать лет без нескольких месяцев, 16 ноября 1933 года, в час дня, собралось возле могилы несколько человек. Здесь были немногие артисты Художественного театра - Книппер-Чехова, Москвин, Вишневский, были члены президиума Чеховского общества, фотограф, несколько родственников и знакомых. День выдался очень студеный, совершенно зимний, с колючим снегом и ледяным ветром.

Почти три часа потребовалось на то, чтобы отбить застывшую землю и выбросить ее на снег. Терпеливо и безмолвно стояли собравшиеся долгое время. Какое-то жуткое настроение мешало разговаривать. А землю все копали и копали под налетами сухого, жгучего ветра. Уже зимние ранние сумерки начали нависать, когда наконец дорылись до цинковой крышки и начали подводить канаты, а затем с немалыми трудностями вытянули из ямы на поверхность, на белый снег, сильно помятый серый гроб и поставили его на дровяные салазки, кое-как сколоченные из тесовых остатков. Но Москвин возразил:

Нет, товарищи! Давайте понесем на руках.

И первый взялся за металлическую скобку гроба.

Так со старого, упраздненного кладбища в торжественном безмолвии перенесли мы на руках на новое кладбище того же бывшего монастыря прах писателя, туда, где Художественному театру отведена большая площадь, засаженная вишневыми деревцами, цветущими весною.

В этом «вишневом саду» была уже приготовлена новая могила, вблизи аллей с могилами артистов, а также писателей, умерших за последние годы; сюда же перенесен был недавно из бывшего Данилова монастыря прах Гоголя.

Молча подошли мы к новой - второй - чеховской могиле. Гроб стоял уже на помосте, и через минуту его начали опускать. Быстро и безмолвно засыпали яму, над которой вырос небольшой земляной холмик. В торжественном молчании прошло несколько минут у этого нового холмика. Жесткой снежной крупой быстро стал покрываться он, точно белой пеленою. Затем все молча разошлись по своим делам, по своим домам. Ранние зимние сумерки нависли над городской окраиной серою дымкой.

Возвращаясь с кладбища, я вышел из трамвая у памятника Пушкину. Я остановился перед ним и невольно снял с головы на минуту шапку. Мне подумалось: «От одного великого писателя - к другому великому писателю…»

Чехов Двадцать пять лет тому назад, в Таганроге, в чеховские дни Мария Павловна, сестра Чехова, рассказывала мне о том, как работал Антон Павлович.Этот рассказ навсегда врезался мне в память.– Антоша!Не слышит.– Антошенька! Посмотри на часы. Уже полчаса

Из книги Искусство невозможного. Дневники, письма автора Бунин Иван Алексеевич

Чехов IЯ познакомился с ним в Москве, в конце девяносто пятого года. Мне запомнилось несколько характерных фраз его.- Вы много пишете? - спросил он меня как-то. Я ответил, что мало.- Напрасно, - почти угрюмо сказал он своим низким грудным голосом. - Нужно, знаете,

Из книги А. П. Чехов автора Ясинский Иероним Иеронимович

Чехов Газ. «Последние новости», Париж, 1928, № 2633, 7 июня, там же, 1929, № 3035, 14 июля «О Чехове». Оба очерка вошли в неоконченную книгу «О Чехове», Нью-Йорк, 1955 г.Я познакомился с ним в Москве… Бунин познакомился с Чеховым 12 декабря 1895 года. Встреча с Чеховым в Ялте произошла в

Из книги Антон Павлович Чехов автора Ермилов Владимир Владимирович

А. П. Чехов Осенью 1893 года я по литературным делам уехал в Москву. Шеллер-Михайлов просил меня, между прочим, переговорить с Сытиным об издании Полного собрания его сочинений. В сущности, это было уже второе издание. Первое разошлось еще в семидесятых годах. В Москве мне

Из книги Том 5. Воспоминания автора

Наш Чехов Грянула очистительная буря, и родина наша начала превращаться в прекрасный сад, законы ее жизни стали законами правды и красоты.«Людей надо заботливо и внимательно выращивать, как садовник выращивает облюбованное плодовое дерево». Эти мудрые слова вождя

Из книги Книга о русских людях автора Горький Максим

А.П. Чехов Я познакомился с Чеховым в Ялте весною 1903 года. Повез меня к нему Горький, который был с ним знаком уже раньше.Неуютная дача на пыльной Аутской улице. Очень покатый двор. По двору расхаживает ручной журавль. У ограды чахлые деревца.Кабинет Антона Павловича.

Из книги Современники: Портреты и этюды (с иллюстрациями) автора Чуковский Корней Иванович

А. П. Чехов Однажды он позвал меня к себе в деревню Кучук-Кой, где у него был маленький клочок земли и белый двухэтажный домик. Там, показывая мне свое «имение», он оживленно заговорил:- Если бы у меня было много денег, я устроил бы здесь санаторий для больных сельских

Из книги Воспоминания автора Вересаев Викентий Викентьевич

Из книги Тропа к Чехову автора Громов Михаил Петрович

А. П. Чехов Я познакомился с Чеховым в Ялте весною 1903 года. Повез меня к нему Горький, который был с ним знаком уже раньше.Неуютная дача на пыльной Аутской улице. Очень покатый двор. По двору расхаживает ручной журавль. У ограды чахлые деревца.Кабинет Антона Павловича.

Из книги Жизнь для книги автора Сытин Иван Дмитриевич

Телешов Николай Дмитриевич (1867–1957) Писатель, организатор знаменитого литературного кружка «Среда» (1899), участник сборников «Знание». О знакомстве с Чеховым (в 1888 году) рассказывал в своих воспоминаниях о нем: «Белоусов подвел меня к высокому молодому человеку с красивым

Из книги "Дни моей жизни" и другие воспоминания автора Щепкина-Куперник Татьяна Львовна

Н. Д. Телешов Про внешность Чехова в ту пору правильно было сказано: «при несомненной интеллигентности лица, с чертами, напоминавшими простодушного деревенского парня», с чудесными улыбающимися глазами. Может быть, такое выражение, как «улыбающиеся глаза», покажется

Из книги Константин Коровин вспоминает… автора Коровин Константин Алексеевич

И. Телешов. Друг книги Наша страна богата самородками, людьми, вышедшими из глубин народа, нередко не получившими никакого школьного образования, но богатством своей натуры, своим широким умом, своей одаренностью, энергией и действительной любовью к труду совершившими за

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я автора Фокин Павел Евгеньевич

А. П. Чехов Когда Антон Павлович наезжал в Москву, он останавливался всегда в «Большой Московской» гостинице напротив Иверской, где у него был свой излюбленный номер, и давал знать о своем приезде. С быстротой беспроволочного телеграфа разносилась весть: «Антон Павлович

Из книги автора

[А. П. Чехов] Из моих встреч с А. П. ЧеховымIЯ вспомнил годы юности, пролетевшие так давно в дивной стране моей, когда музы нежные нам тайно улыбались, когда легкокрылая нам изменяла радость. Я вспомнил 1883 год. Выл великий пост. Таяли снега на крышах, и из мастерской

Николай Дмитриевич Телешов () Никола́й Дми́триевич Телешо́в русский писатель, поэт, организатор известного кружка московских писателей «Среда» (), заслуженный деятель искусств РСФСР (1938).

Вхождение в литературу В 1884 году в журнале «Радуга» Телешов публикует своё первое стихотворение «Покинутая». В 1886 году он принимает активное участие в подготовке сборника молодых писателей В 1895 ранние рассказы составили первый сборник «На тройках»

По Сибири По совету Чехова в 1894 году Телешов предпринимает собственное длительное путешествие в Сибирь, результатом которого становится серия рассказов, посвящённых быту переселенцев (циклы «За Урал» (1897), «По Сибири» и «Переселенцы», рассказы «Нужда», «На ходу», «Самоходы», «Домой» и др.).

Покровский бульвар 18/15 Участниками «Сред» выступил весь цвет литературной Москвы начала XX века: Л. Н. Андреев, К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, И. А. Бунин, А. С., Серафимович, В. В. Вересаев, А. М. Горький, А. И. Куприн и другие. На доме установлена мемориальная доска. В историю русской литературы Н.Д.Телешов вошёл в первую очередь как инициатор «Телешовских сред» и автор мемуарной книги «Записки писателя».

Верная спутница Жена писателя - Елена Андреевна Карзинкина (), представительница известной купеческой династии. Благодаря ей на «Средах» бывают художники А.Я. Головин, К.К. Первухин, А.М. Васнецов, И.И.Левитан - Елена Андреевна окончила Московскую школу живописи, ваяния и зодчества, была ученицей Поленова, имела широкий круг знакомств среди художников. Впоследствии она стала иллюстратором произведений своего мужа. Ей писатель посвятил свои «Записки писателя». Частыми гостями бывают Шаляпин и С.В. Рахманинов.

Благотворительность Телешов был одним из главных организаторов культурной жизни в дореволюционной Москве. В течение многих лет возглавлял кассу взаимопомощи литераторов и ученых, был членом суда чести при обществе печати и литературы, инициатором издания разных сборников и постановок любительских спектаклей писателей. Он впервые в России организовал в Подмосковье сельскую гимназию для рабочих, железнодорожных служащих и крестьян. Десять лет в ней бесплатно (или за сниженную плату) учились по принципу совместного обучения дети самых бедных крестьян и рабочих. Супруги Телешовы на свои средства организовали госпиталь в Малаховке (1915 г.), выстроили сельскую лечебницу (1916 г.).

Благотворительность Храм святого Пантелеймона расположен на территории бывшей Быковской земской лечебницы, построенной в гг. на средства русского писателя Николая Дмитриевича Телешова. Во время Первой мировой войны в лечебнице располагался госпиталь для раненых.