Режиссер миндаугас карбаускис интервью читать. Режиссер, который ничего не хочет делать. Личная жизнь Миндаугаса Карбаускиса

Литовский театральный режиссер, ученик Олега Табакова, художественный руководитель театра имени Владимира Маяковского, многократный лауреат "Золотой маски", человек-загадка - все это о талантливом Миндаугасе Карбаускисе. В статье вы сможете ближе познакомиться с этим удивительным человеком.

Биография Миндаугаса Карбаускиса

Перфекционизм, замкнутость, рассудительность, харизматичность, совестливость, ответственность, сдержанность, искренность, упорство, интеллигентность - все это о нашем герое. Поскольку огромную роль в воспитании личностных качеств играет семья, следует познакомиться с теми, кто развил в Миндаугасе черты сильной и упорной личности.

Миндаугас Карбаускис родился 28 января 1972 года в деревне Найсяе, в Шяуляйском районе. Родители Чесловас Карбаускис и Нийола Карбаускене, заботились о духовной жизни сына, в том числе на собственных примерах показывали, как важно развивать в себе лучшие человеческие качества, нести большую ответственность, исследовать свои возможности и предоставлять возможность раскрыться другим, познавать мир, открывать новые горизонты и добиваться поставленных целей.

Чесловас Карбаускис, в советские времена руководивший колхозом, усердно трудился не только над производительностью работников, но и над уровнем духовного развития жильцов Найсяе. По его инициативе в деревне построили школу, молодежный комплекс для занятий спортом, музеи, в том числе литературный, проводили фестивали, участие в которых принимали не только местные таланты, но также известные и начинающие артисты, писатели из других городов.

Брата, Рамунаса Карбаускиса, воспитали таким же джентльменом. Сейчас он активно занимается благотворительностью и ведет политическую деятельность у себя на родине. Впитав в себя эту интеллектуальную атмосферу, Миндаугас выбрал творческий путь и решил связать свою жизнь с театром.

С чего режиссер начинал осваивать свою профессию

Жизнь Миндаугаса Карбаускиса в творчестве начинается с театрального образования в Литве, режиссерского факультета ГИТИСа, обучения в мастерской Петра Фоменко. За время своего обучения будущий художественный руководитель "Маяковки" успешно поставил очень крупные и серьезные спектакли по трудам великих классиков, которые стали его дипломными работами.

Первая работа талантливого режиссера

Сразу после обучения театральному ремеслу, Миндаугас Карбаускис начал работать режиссером в театре Олега Табакова, где играли яркие представители актерского искусства, и ставили постановки не менее интересные режиссеры. Все это, безусловно, повлияло на него, как на работника театра. Руководитель научил его доверять молодым и амбициозным работникам театра. Таким был Миндаугас, поставивший спектакли "Рассказ о семи повешенных", "Когда я умирала", "Дядя Ваня", которые были высоко оценены критиками, а последний из них был награжден очень почетной наградой - золотым дипломом как "Лучший спектакль сезона". Одновременно Миндаугас Карбаускис ставил спектакли на сцене МХАТ, выбирая сложные классические произведения.

Работа Карбаускиса как "Событие сезона"

После 7 лет плодотворной работы в стенах Карбаускис работал в учреждении с большой историей - РАМТ. Там и сейчас идут 2 его сильнейшие постановки, одна из которых принесла ему ценнейшую премию имени К. С. Станиславского.

Литовский интеллигент - руководитель "Маяковки"

С 2012 года и по сей день Миндаугас является художественным руководителем театра имени Владимира Маяковского. Его назначению радовались люди самых разных взглядов на искусство. Все верят, что с приходом этого разборчивого и невероятно талантливого человека в театр с многолетней историей после затишья наконец вернется его былая слава.

С этого момента, как говорит сам режиссер, наступили очень ответственные времена. Миндаугас теперь несет ответственность не только за себя и за то, что он ставит на сцене, а за каждого актера и "Маяковку", в целом. Переживать за то, что происходит в театре, - теперь его работа, серьезная и важная. Вы часто можете увидеть фото Миндаугаса Карбаускиса с сигаретой, именно так он снимает напряженность.

В условиях ограниченного бюджета, когда у театра нет льгот и спонсоров, Миндаугас и творческая команда смогли поставить "Врага народа" - спектакль, требующий больших вложений в плане сложных декораций. А все для того, чтобы двигаться вперед и развиваться, не стоять на месте, удивлять и радовать зрителя.

С 2012 года в Миндаугас успел поставить такие известные спектакли, как "Кант", который был отмечен премией "Гвоздь сезона", "Русский роман" - работа, награжденная премией "Золотая маска", "Таланты и поклонники", этот спектакль получил "Звезду Театрала" в номинации "Лучший режиссер". Убедиться в искусности Миндаугаса Карбаускиса можно, придя на последнюю из вышеперечисленных постановок, которую делают незабываемой множество талантливых актеров на сцене театра имени В. Маяковского.

Его творчеством восхищаются не только зрители, но и самые требовательные и разборчивые критики, о чем свидетельствует огромное количество почетных наград. Нет сомнений, что для театральных режиссеров такого уровня это далеко не предел.

Переменам в театре имени Маяковского - быть!

Миндаугас Карбаускис полностью верит в актеров и режиссеров, которые находятся под его чутким управлением. Например, очень сложный спектакль "Бердичев" с большим текстом, огромным количеством героев и сложных декораций, он доверил ставить молодому, но очень амбициозному режиссеру Никите Кобелеву. Несмотря на то что Миндаугас сам мечтал поставить этот спектакль, он доверил его Кобелеву, не воспринимая слова коллег о том, что такое серьезное представление нельзя доверить 31-летнему режиссеру.

Карбаукис обожает открывать потенциал в молодых постановщиках и актерах, он всегда рад за них даже больше, чем за себя. Он открыт новому в искусстве и хочет, чтобы это новое стало открытием и для зрителя, как, например, работы Саши Денисовой - яркой, непредсказуемой, с собственным видением искусства, со свежим и живым взглядом на театр. Александра сама пишет пьесы для любимого театра, занимается импровизацией, в чем художественный руководитель театра ее поддерживает.

Личная жизнь Миндаугаса Карбаускиса

Миндаугас - не публичный и закрытый человек, не разглашающий информацию о своей личной жизни. В одном из своих интервью он единственный раз говорил про чувства:

Для меня любовь - это не цель и не план. Почему я должен быть влюблен? Кому-то, чтобы чувствовать себя полноценно, нужно обязательно влюбиться. Для меня это необязательно.

Сам себя режиссер считает замкнутым человеком, которому сложно с кем-то сходиться, даже на работе.

Но все сотрудники театра, особенно дамы, расплываются в улыбке, увидев броского Миндаугаса. Не удивительно: рост 182, пронзительный взгляд голубых глаз, правильные черты лица, небрежная укладка, стильная и простая одежда, которая прекрасно сидит на нем, прекрасные манеры и приятная речь, моментально притягивают внимание к режиссеру.

Слухи о женщине его сердца постановщик предпочитает никак не комментировать. Кричащие заголовки "Фото Миндаугаса Карбаускиса с женой" - всего лишь способ привлечения внимания журналистов к своим статьям.

Вера, как фундаментальная основа и начало всего

Как будет развиваться при литовском режиссере всеми любимый театр? Верится, что после забвения, он снова станет прибежищем для искусства, надежным и комфортным. Ведь все, что делает режиссер, основано на искренней вере в прекрасное, искусство, театр, добро. На вере в то, что он занят прекрасным и благодатным ремеслом, которое никогда не потеряет своей актуальности. И она его еще не подводила.

​Мало какое из кадровых решений последнего времени вызвало такую бурю энтузиазма в театральных кругах, как случившееся в конце мая назначение худруком Театра им. Маяковского Миндаугаса Карбаускиса. Решение московского Департамента культуры приветствовали люди самых разных взглядов и предпочтений. Казалось, именно этот не склонный к радикализму, но глубокий и вдумчивый режиссер сможет в новых исторических (и эстетических) условиях вдохнуть жизнь в, казалось бы, дышащее на ладан понятие «репертуарный театр» (он же театр-дом). Но недолго музыка играла… Сезон только начался, а новоиспеченный худрук Маяковки уже отнес в Департамент культуры письмо, в котором он заявляет о невозможности работать с директором театра Евгенией Куриленко, приступившей к исполнению обязанностей практически одновременно с самим Карбаускисом. Известный режиссер, органически чурающийся громких заявлений, резких слов и вообще очень не любящий давать интервью, рассказал OPENSPACE.RU, что подвигло его на этот решительный шаг.

Давайте по порядку. Когда вам предложили стать худруком Театра им. Маяковского, вы попытались понять, как будут распределяться ваши с директором полномочия?

Нет. Со мной обсуждали в основном какие-то общие вещи - не приведешь ли ты в театр жену, не будешь ли увольнять артистов. О распределении полномочий я вообще тогда не думал. Мой собственный опыт работы в других театрах говорил о единственном способе взаимоотношений - директор работает на худрука. О том, что бывает иначе, я наивно не догадывался. Только на третий месяц я стал внимательно штудировать устав театра. И если в предыдущей его версии (принятой при Сергее Арцибашеве) в нем еще было слово «двуначалие», то в готовящейся, с которой я вообще не был ознакомлен (я в начале октября просто потребовал мне ее наконец показать), слова «двуначалие» уже нет. Может, это юридически ничего и не меняет, но отсутствие самого слова показательно. Я только сейчас понимаю, что при моем назначении все главные вопросы обсуждались департаментом с Евгенией Куриленко за моей спиной. А сам я не очень-то и принимался во внимание. Именно она фактически представляет в театре интересы департамента.

- Но в департаменте поменялось руководство.

Да, но и там, и в правительстве Москвы продолжает работать множество системных чиновников, которые никуда не делись.

Вообще-то, с точки зрения среднестатистического московского худрука, директор, связанный с департаментом, это даже хорошо. Это значит, с финансированием все будет о-кей.

В каком-то смысле да. Но ведь вся эта система фактически строится на шантаже: у меня, мол, есть свои люди во властных структурах, а не будет этих связей - и денег у вас тоже не будет. Я никак не могу привыкнуть к отсутствию какой-либо прозрачности и открытости. Мне нужен налаженный механизм официальных взаимоотношений с департаментом, не зависящий от личных связей. Необходимо нормальное планирование бюджета, подача заявок на гранты и конкурсы, а мне на это говорят: я тебе и так денег принесу.

- Простите за цинизм, а вам-то какая разница, откуда берутся деньги?

В такой непрозрачности много подводных камней. Скажем, у театра проблема с освещением - прожекторы, софиты и т.д. Парадокс в том, что Куриленко привозит его. Но раз непонятно, откуда оно взялось, значит, театру оно не принадлежит. Оно принадлежит как бы лично директору.

- А сейчас вы этим оборудованием пользуетесь?

В том-то и дело, что нет. Потому что сейчас у нас конфликт. И оно лежит где-то под сценой. Но главное - у нас с директором огромные эстетические расхождения и разногласия едва ли не по всем вопросам.

- И в чем именно они состоят?

В первую очередь они связаны с началом реконструкции филиала Театра им Маяковского. Это некое наследство, доставшееся мне от прошлого руководства. Проект реконструкции был разработан и запущен при Арцибашеве, фактически в последние дни его правления.

- Запущен юридически или уже началась физически сама реконструкция?

Юридически. И тем не менее я видел и свою задачу, и задачу директора в том, чтобы приостановить этот процесс и отстоять право на переосмысление проекта.

- А почему?

Читать текст полностью - Потому что проект безнадежно устарел. Возможности зала и сцены в нем совершенно не продуманы. Он не содержит в себе никаких конструктивных решений, никакой театральной идеи. Я призвал в эксперты Сергея Куцевалова, строившего «Студию театрального искусства», но он толком даже не был принят Куриленко. Честно говоря, этот проект и не реконструкция вовсе, а какой-то евроремонт с нелепыми цветниками посредине. Я понимаю, что такую площадку, наверное, будет легко сдавать в аренду. Но меня это как-то не утешает. Ну как я могу быть худруком театра, в помещение которого мне и заходить-то будет неловко.

- Вы поставили вопрос об этом в департаменте?

Да, с самого начала. Но мне ответили, что все делается по закону, и директор мне тоже сказала: все по закону. И с девизом «все по закону» за эти пять месяцев проект был запущен в производство. То есть уже есть организация, которая выиграла конкурс на реконструкцию. Мне говорят: не волнуйся мы по ходу дела изменим то, что ты сочтешь неудачным. Но это для меня не аргумент. Я это уже проходил при косметическом ремонте основной сцены театра. Здание сейчас вроде бы приведено в рабочее состояние. Что-то в нем залатали, замазали. Но есть ведь и эстетический аспект. Когда я вижу, как стены красят масляной краской, я, конечно, не могу на это не реагировать. Не советоваться во всей этой деятельности с худруком и художником - для меня это нонсенс. Да и потом, я вообще не собираюсь тыкать в краски и думать о цвете кафеля. Я считаю, что надо сначала разработать некую концепцию дизайна, нанять специалиста и потом только приступать к воплощению.

- А сколько должна идти реконструкция филиала?

Как я понимаю, около года. Отсюда весь сыр-бор с письмом в департамент, кажущаяся спешка или суета. Надо срочно все останавливать. Я прекрасно понимаю, что нынешний глава департамента Сергей Капков только что сам приступил к исполнению своих обязанностей, но я не могу ждать. Это как заходить в болото: чем дальше идешь, тем сложнее выбраться. У меня никакая не паника и не истерика. Просто эта реконструкция будет связана с моим именем, а не с именем директора. Мы вообще можем сейчас прекратить разговоры о том, кто из нас хуже, а кто лучше, а просто вспомнить, что наверху на афише театра написана фраза «Художественный руководитель театра - Миндаугас Карбаускис». А значит, все преобразования люди будут связывать с моим именем. Я должен нести за них ответственность. А у меня сейчас создалось ощущение, что я просто являюсь ширмой для осуществления неких дел других людей.

Но когда вам предложили кандидатуру директора Куриленко, то вы, как я понимаю, легко на нее согласились. Она показалась вам профессиональной и способной к диалогу?

У меня не было времени на раздумья. Решение о моем назначении было принято только 20 мая, хотя переговоры начались в конце апреля. 20 мая - самый конец сезона. Сверстать будущий сезон так поздно практически невозможно. Я весь с головой ушел в эти проблемы. Про директора я только понял, что у нее есть хватка. Что какие-то насущные проблемы она, скорее всего, сумеет решить. О разграничении полномочий я вообще не думал. Я с самого начала понимал, что такой большой театр не может поднять один человек, он может его только провалить. Чтобы театр функционировал, нужно работать в тандеме и выработать некую систему. Но для этого необходимо вести диалог. А о каком диалоге может тут идти речь: мы люди разных поколений и совершенно разных эстетических предпочтений. У нас разное понимание театра, разный театральный опыт. Мне вот всегда казалось, что директор театра должен хотя бы один спектакль худрука посмотреть.

- А она не посмотрела?

Нет, ни одного. И я думаю, что, если она их увидит, они ей не понравятся. Она не мой зритель.

- Вы сейчас вообще не разговариваете с Куриленко?

Последние три недели нет.

- И в какой момент было окончательно прервано общение?

Не хочется мелочиться… Тут столько разных сюжетных поворотов. Но вообще это случилось, когда на мой вопрос отделу кадров, кто по образованию новые работники дирекции, мне сказали, что я не могу видеть их личные дела и показали некое «Положение об обработке и защите персональных данных работников».

- А кто его выпустил, простите, я недопоняла?

Выпущено это положение новым административным руководством, и, по всей видимости, оно скопировано с документов каких-то предприятий. В нем присутствует словосочетание «генеральный директор», но такого понятия, как «художественный руководитель», там вообще нет. И это очень симптоматично.
Был и еще один приказ,- приказ о распределении компетенций, и в нем я был приравнен, по сути, к одному из заместителей директора - по художественной части.
А ведь директор пришла со мной в театр как равный человек - партнер. Но в чиновничьей системе, сохранившейся с советских времен, кто-то все равно должен быть главнее.

- А почему вы вдруг решили ознакомиться с личными делами представителей новой администрации?

Потому что у меня возникло подозрение, что команда, пришедшая с директором, - это люди, никогда прежде в театральной системе не варившиеся. Я обнаружил нехитрую закономерность в подборе новых кадров - родственники и знакомые. Их приводят почти машинально, как в собственный дом. Профессионализм тут играет последнюю роль. Скажем, у заместителя Куриленко по финансовой части вообще, как я понимаю, нет финансового образования.

Правильно ли я понимаю, что госпожа Куриленко принадлежит к тому типу директоров, которые смотрят на театр как на объект недвижимости, а выпуск спектаклей воспринимают как некую тяжкую повинность? Таких директоров интересуют, как правило, понедельники, то есть выходные дни, когда здание театра можно сдавать в аренду?

Я хотел бы избежать резких заявлений. Мне кажется, факты, которые я привожу, говорят сами за себя.

Известно, что значительная часть театральных конфликтов, которые сотрясали в последнее время столицу, были связаны с противостоянием режиссера и труппы. У вас возникали такие проблемы?

Ни в малейшей степени. Я с самого начала постарался отключить стереотипы мышления и знакомиться с труппой с чистого листа. Никаких скандалов у нас не было. Наоборот, было много общения без лишней субординации. Я специально «ультиматум» в департамент отнес сам, чтобы не втравливать артистов во всю эту ситуацию. Но вообще они - моя огромная поддержка.

А почему вы не снимаете спектакли старого, арцибашевского репертуара? Честно говоря, афиша театра выглядит ужасающе: немыслимое количество каких-то стыдных комедий.

Я подумал, что несправедливо снимать старые спектакли, так как свою задачу вижу в построении нового, а не в разрушении старого. У нас сейчас одновременно запущено сразу шесть проектов. В труппе примерно 80 артистов, в новых работах будет занято больше половины. А еще у нас каждую неделю по средам 25 молодых артистов импровизируют по три с половиной часа. На эти импровизации приходят режиссеры, присматривают себе актеров. Я снял только один спектакль, «Шаткое равновесие», исключительно из-за плохой посещаемости.

Но вас уже обвинили в том, что вы сняли из репертуара еще и «Рубеж» - один из немногих спектаклей столицы, посвященных обороне Москвы.

Во-первых, это единственный спектакль филиала, который, как назло, технически не переносится на Малую сцену театра. Во-вторых, по настоянию департамента он все же был перенесен.

Настояние департамента трогательно. Особенно если учесть, что спектакль поставлен по пьесе помощника Людмилы Швецовой Александра Пудина, а сама пьеса «посвящается Людмиле Ивановне Швецовой». У вас нет ощущения, что Театр Маяковского московские власти вообще воспринимали как домашний дачный театр, в котором можно ставить свои произведения и реализовывать свои амбиции?

По понятным причинам я бы не стал это комментировать.

Вы решительно заявляете городской власти, что не хотите работать с Куриленко. И мне кажется, что новый глава департамента Сергей Капков, которому от прежнего руководства досталось, прямо скажем, непростое наследство, заинтересован в сохранении вас в качестве худрука. Но есть ли у вас на примете кандидатура нового директора? Ведь найти хорошего театрального менеджера еще сложнее, чем хорошего театрального режиссера.

Новая кандидатура есть у самого департамента. И самое интересное, что мне ее предложили сразу же, как только я туда отнес свое письмо. Более того, сложилось впечатление, что этот человек по первоначальному плану и должен был прийти в Театр Маяковского директором.

Да? И что же случилось? Почему в результате назначили Куриленко? Уж не потому ли, что она соседка по даче все той же Швецовой?

Я старался в это не вникать. Скажу только, что предложенный человек показался мне весьма интересным и близким по опыту.

- И кто же он такой - выкладывайте карты!

Я не могу сейчас сказать, ведь этот вопрос должен решаться вместе с главой департамента. Но, вообще, хотелось бы находить директора другим способом, более открытым. И чтобы вопрос разрешился как можно скорее: у нас на носу премьеры. А работать в нынешних условиях стало просто невозможно.

Неизбежно возникает вопрос: а вы не боитесь, что вот этот человек, имени которого вы не называете, только кажется подходящим для сотрудничества, а когда работа начнется, выяснится, что все опять не так? Опять возникнут разногласия. И это уже будет ловушка. Вам ведь и Куриленко поначалу показалась не лишенной хватки и каких-то положительных качеств.

Взаимоотношения худрука с директором - вообще очень сложная штука. Это как совместимость крови.

Вот именно. Поэтому режиссеры так часто стремятся совмещать в своем лице должности худрука и директора. Вы хотели бы такой полноты полномочий (в том числе и финансовых) и при полноте ответственности?

{-tsr-}- Нет, мне это неинтересно. Я за двуначалие, но мне нужен настоящий диалог с директором, в котором оба собеседника будут формулировать будущее театра. Мне кажется, что есть в театре преступления и похуже воровства: когда люди, руководящие театром, вообще не понимают, куда и зачем они двигаются.

- Вам не кажется, что это звучит несколько идеалистично?

Мне кажется, что идеализм в нашем деле не такая уж плохая вещь.

Миндаугас Карбаускис рассказал порталу «Культура.РФ» о том, почему он любит делать паузу, что думает о режиссерах-актерах и как нашел «своих» студентов.

Миндаугас, шесть лет вы возглавляете один из старейших театральных коллективов Москвы. Вы изменили Театр Маяковского, а изменил ли театр вас?

Изменил ли я театр - очень сомневаюсь. Сам поменялся - это да. Но ведь за этим и пришел.

- Случаются разногласия с самим собой, когда приходится совмещать функции худрука и режиссера?

Для меня художественное руководство стало продолжением режиссерской работы. Как бы дополнением к ней. Одно вытекает из другого.

- Но тем не менее чему-то пришлось учиться в должности художественного руководителя?

Никогда раньше не чувствовал такой ответственности за людей, за их творческую судьбу, которая иногда и просто судьба. Я, конечно, стараюсь всех занять, оправдать ожидания каждого, но, увы, я не всесилен. И вот эти мои долги лежат на моих же плечах тяжелым грузом. И надо, наверное, научиться сбрасывать с себя этот груз.

- Как вы относитесь к тому, что актеры становятся режиссерами?

Отношусь к этому крайне плохо. Это как сидеть на двух стульях одновременно. Но «Студии-Off» - территория эксперимента. Вдруг что-то получится.

- Что насчет собственных режиссерских планов?

Как я уже говорил, наши возможности ограниченны. Так получилось, что режиссеры театра «разобрали» все время. А я не очень и сопротивлялся. Люблю делать паузы. Подумать, посомневаться. Если вдруг чем-то загорюсь, то, пользуясь служебным положением, кого-нибудь подвину (улыбается ).

- Доводилось слышать, что вы очень требовательны в работе. Получается, что творчество - это всегда трудно?

Раз трудимся, то и должно быть трудно. Зато потом легче. Я почти не притрагиваюсь к выпущенным спектаклям. Не смотрю их. Знаю, что приложил достаточно труда и «механизм» должен работать исправно. А насчет неожиданных «поломок», то ведь театр тем и прекрасен, что в любой момент все это может полететь в тартарары.

- Не смотрите только свои спектакли или вообще не любите ходить в театр как зритель?

Если закрадывается мысль, что есть чему поучиться, то обязательно схожу. Это, наверно, чисто профессиональный интерес. Простым зрителем мне уже не стать. Хотя, знаете, важно не зачастить в театр. Не ходить в него очень часто. Это помогает более наивно, что ли, его воспринимать и ощущать. А то замечаю, что людям, «перебравшим» театра, если так можно выразиться, живется не так уж легко. Трудно им угодить.

- Неудача более важна чем успех? Она подстегивает или провоцирует пораженческие настроения?

- Петр Фоменко говорил, что нужен провал. У меня было несколько провалов, но зачем они нужны, я не могу сказать. То же и с успехом. В итоге он тоже не очень на что-то влияет. А вот любовь - она, наверное, главное. Без любви это дело не делается.

- Можете выделить какие-нибудь свои постановки? Те, которые особенно дороги…

Наиболее дороги, конечно, первые спектакли. Первый опыт - он всегда дороже всего.

- Актеры для вас - это инструмент в создании спектакля или все же соавторы?

Знаете, когда актер боится стать марионеткой в руках режиссера, это по крайней мере странно. Профессия актера - присвоить! Чужое сделать своим, ложь - правдой. Он всегда соавтор. Театр - это вообще ящик с инструментами, но не только - и это самое замечательное.

Вы впервые набрали свой курс в ГИТИСе, причем это произошло спустя ровно двадцать лет с момента вашего поступления в этот институт. Настало время передавать опыт?

Передавать опыт или получать его - это еще вопрос. Показалось, это большая несправедливость, что у театра, находящегося в паре шагов от ГИТИСа, уже больше пятнадцати лет нет своей мастерской. Курс набирал вместе с молодыми режиссерами театра, да и назвать предложил не фамилией мастера, как принято, а именем театра. Это звучит вроде «Маяковцы джуниор».

- Как среди нескольких тысяч абитуриентов нашли «своих»?

Открою тайну (улыбается ). За день мы прослушивали около трехсот человек, и только некоторые откладывались в памяти. Их было не очень много. Вот таких, запоминающихся, обладающих способностью закрасться в вашу душу, мы и взяли. Можно сказать, по памяти. Запомниться - это очень важное качество для актера.

- Чему будете учить своих студентов в первую очередь?

В первую очередь надо научиться учиться. Всю жизнь.

У вас, насколько можно судить, особое отношение со временем. Почему в вашем кабинете так много песочных часов?

В театре бывает, что худруку иногда что-то дарят, и я предложил, раз уж подарков не избежать, дарить мне песочные часы. Вот и надарили. Ведь все мы в некотором роде - песочные часы. Переворачиваешь, и, кажется, времени много, а под конец этот песок так быстро сыпется, и все так быстро заканчивается.

Беседовала Елизавета Пивоварова

– В одной из рецензий на премьеру «Рассказа о семи повешенных» я прочла, что «Андреев, спору нет, писатель второстепенный...» и что «мужественный режиссер Карбаускис всегда заступается за нелюбимых».

– Действительно, есть в России группа людей, которая имеет к Андрееву отношение не очень благосклонное. Мне нравится чувствительность Андреева к окружающему миру. Мне кажется, это его фраза, что «есть одно понятие, которое не имеет отношения к смерти, – это человеческая глупость». Мне нравится, что он писал и плакал: две строчки напишет и заплачет. Я так не могу, поэтому мне это нравится. В рассказе он написал про семь человек, а в письмах писал, что если их тысяча семь, то это невыносимо. Я не отличаюсь такой сверхчувствительностью. Поэтому Андреева очень уважаю. Я вообще многое понял, когда увидел его фотографии – он фотографировал семью, себя, друзей... Как-то мне сразу стало понятно: лицо и человек – абсолютно современные. Кроме того, он долго жил в Прибалтике, он знал дни без солнца...

– Мне кажется все же, что такие вещи, как «Рассказ...», «Старосветские помещики», «Когда я умирала», может ставить только человек, в котором есть способность к состраданию.

– Что во мне есть, я узнаю только в конце работы над спектаклем. Если ты хочешь что-то делать, куда-то погрузиться, значит, тебе этого не хватает. У меня чаще бывает желание ничего не делать, чем что-то сделать. Потому что я, наверное, по природе – цельный человек, ощущаю себя таким – могу просто так лежать на диване... А что получилось – определяется постижением чего-то: того, что ты узнаешь за пять дней до премьеры, за три дня до премьеры. Вот эта вот череда открытий человеческих и профессиональных и есть основной момент при выборе материала.

– Как вам живется на русской сцене с литовским менталитетом? Дмитрий Назаров рассказывал, что во время репетиций «Дяди Вани», не понимая, чего вы добиваетесь, задал вам вопрос: «На каком языке вы думаете?»

Думаю я на том языке, на котором говорю. Но мы же общаемся на языке разных школ. Обязательно надо переводить! Себе на пользу надо переводить – чтобы не замыкаться на том, что я знаю и в чем мне комфортно. А когда артист нервничает, скандалит, это – на пользу, значит, что-то происходит.

– На что вы ориентируетесь при выборе актеров?

– Я не очень дружу с артистами, и артисты, мягко сказать, не очень дружат со мной. При постановке Андреева такие отношения были бы невозможны – уже невозможно было бы не дружить, шла по-настоящему студийная, сознательная работа. А в остальных случаях – по-разному бывает. Артист для меня – иногда препятствие, иногда – помощь, иногда – просто артист. Я очень часто расстаюсь с артистами во время работы. Не из-за личной неприязни – когда летали скамейки в «Когда я умирала», я не менял артистов. Менял, когда понимал, что артист достиг максимального уровня компетентности и этот уровень – недостаточен. Я вообще люблю работать с артистом – как с профессионалом, а не с человеком. Ведь я работаю не с одним актером, а с пятнадцатью, с семнадцатью. А каждый из них воспринимает меня так, как будто я работаю только с ним…

Лучшие дня

– Вам интересно сформировать свою команду актеров?

– У меня есть своя команда! Приходите на «Рассказ о семи повешенных» – это моя команда. На сегодня...

– Вы помните тот момент, когда вы впервые ощутили власть над людьми, как режиссер...

– Первым человеком, кричащим на подчиненного, которого я увидел в жизни, был мой отец, председатель колхоза, ругавший комбайнеров. И в моих глазах это было не в пользу отца. Мне казалось – так нельзя! Но когда я сам впервые закричал на актера, то понял, что от этого никуда не деться, понял, почему отец кричал. Когда делаешь дело, либо ты идешь на какие-то эмоциональные потери, которые потом компенсируются результатом, либо ты не сделаешь дела. Все эмоции уходят в дело. Это зона, о которой потом хочется забыть – такая профессия. Эта власть не имеет никакой сладости, это такая горькая очень власть... Ты можешь обидеть человека, ты все время влияешь на другого – это только ответственность, ничего хорошего в этой власти нет. Поэтому, мне кажется, режиссерская профессия – не очень хорошая.

– Вы сравниваете себя с кем-нибудь из режиссеров? Кто для вас образец?

Уже не сравниваю – молодость прошла. Если раньше был, может быть, один образец, то сейчас их – шесть-семь-восемь. Если раньше все упиралось в одно лицо, то сегодня каждое свежее, точное находит во мне эмоциональный отклик.

– Это не мешает сохранять свой почерк?

– А в Москве кого смотрите? Скажем, Серебренникова...

– Если журналистам так нравится, я согласен быть вечным оппонентом этому человеку ради игры, ради спорта – кто кого опередит... Но на самом деле я оппонентом ему не являюсь. И очень хорошо к нему отношусь. У него не активность, а какая-то гиперактивность, и мне это очень нравится, я бы с удовольствием узнал, как это все образуется.

– Вы обсуждаете с кем-то свои мысли, связанные с работой, с мироощущением?..

– Я – человек сочиняющий. Что-нибудь сочиню, кому-нибудь расскажу, получу отклик...

– Что вы сочиняете?

– Я иногда не помню того, что прочитал, и я должен обязательно кое-что пересочинить...

– То есть «Мертвые души» вы собираетесь пересочинить...

– Дай бог прочесть.

– Скажете, кто будет играть в «Мертвых душах»?

– Не скажу!

– Ну хотя бы Чичикова...

– Чичиков – Безруков.

В Театре-студии под руководством Олега Табакова заканчиваются репетиции спектакля Миндаугаса Карбаускиса Рассказ о семи повешенных по одноименному рассказу Леонида Андреева.

- Чем вас заинтересовал рассказ Леонида Андреева?

Когда к чему-то прикасаюсь: к музыке, литературе или кино, я сразу чувствую, волнует это меня или нет.

- Бывает так, что вам предлагают поставить какую-нибудь пьесу, а вы отказываетесь?

Бывает. Не хотелось бы отказывать, но работа – это кусок жизни, и прежде чем взяться за нее, я думаю, как я его проживу.

- Выбирая пьесу, вы понимаете, понравится она зрителям или нет? Учитываете их вкусы?

Режиссер ставит спектакль для зрителей, а не для себя. Но при этом он может выбирать разные цели. Например, я не пытаюсь понравиться всем без исключения.

- Почему вы ни разу не пытались ставить спектакли в антрепризе?

Не понимаю, почему я должен стремиться работать в антрепризе, особенно если нет никакого повода? Театр под руководством Олега Табакова мне создает все условия для работы и обеспечивает мою жизнь.

- Вас не зовут на постановки в другие театры?

Мне редко предлагают работу в других театрах. Когда мы показывали в Нижнем Новгороде спектакль «Когда я умирала», ко мне подошел директор театра и попросил, чтобы я что-нибудь поставил с его артистами. Они покинули зал сразу же после первого акта. Получилась абсурдная ситуация. Мне предлагали что-нибудь поставить в Санкт-Петербурге. Там более близкий мне ритм жизни, совершенно иной, чем московский. Наверное, попробую.

- Почему у вас такие грустные спектакли? В них так часто возникает тема смерти...

Мои спектакли о жизни, у меня нет спектаклей о смерти. Они бывают грустными, но в жизни всегда есть место для грусти. Иногда зрителям полезно немного погрустить.

- Вам никогда не хотелось поставить комедию?

Я никогда не задумывался о том, ставить мне трагедии или комедии. Вы задаете странные вопросы: то - почему я не иду в антрепризу, то - почему не ставлю комедии...

- Режиссер должен понимать, что происходит в стране, что люди читают, смотрят по телевизору? Или это абсолютно неважно?

Важно чувствовать ритм жизни и понимать менталитет людей, которые пойдут на твой спектакль. А с телевизором бороться бессмысленно.

- Сколько спектаклей в год нужно ставить?

Не знаю. Можно поставить три спектакля и вообще расхотеть заниматься режиссурой. Это не формальный процесс. Я каждый раз начинаю все с нуля. Кого-то приходится приглашать, в каждой работе меняется художник… Я не избалован постоянной командой.

- Как вы выбираете актеров?

По-разному. Бывает, что не только режиссер выбирает актеров, но и актер выбирает режиссера. Просто иногда чувствуешь, что этот актер может и хочет работать. Для этого есть формальные пути и неформальные, какие-то разговоры, намеки.

- Когда вы начинаете готовиться к новой постановке?

Обычно я начинаю готовиться за год, а репетировать стараюсь недолго, месяца три. Чтобы работа не стала твоей кухней, домом. Встреча с артистами должна быть не очень долгой, чтобы мы не уставали друг от друга.

- А если работать нерегулярно, то как зарабатывать на жизнь?

До сих пор я не поставил ни одного спектакля ради заработка. Да и вообще в Россию приехал не за заработками.

- Выходит, вы ставите спектакли потому, что вам нравится заниматься театром?

Разве взрослый человек может что-то делать только потому, что это ему нравится? Это же глупость. Если чувствуешь, что твоя работа кому-нибудь нужна, если ты кому-то полезен, значит, и надо ею заниматься. А как иначе? Тебе нравится чем-то заниматься, а твоя работа никому не нужна? Мне хотелось учиться у Петра Наумовича. Для этого нужно было поступить на режиссерский факультет, и я поступил. На этом всякие «хочу - не хочу» заканчиваются. Я занимаюсь режиссурой, потому что меня приглашают ставить спектакли.

- Генриетта Яновская говорит, что режиссер – это не тот человек, который ставит спектакли, а тот, что создает на сцене целую вселенную.

У нее романтический взгляд на профессию.

- А вы не романтик?

Без романтики в нашей профессии нечего делать... Когда как. Временами романтик, временами не очень.

- Почему критики довольно быстро перестали называть вас учеником Петра Фоменко?

Я ученик мастерской Петра Наумовича Фоменко. Там очень много педагогов: Сюзанна Павловна Серова, Сергей Васильевич Женовач, Евгений Борисович Каменькович, Ольга Васильевна Фирсова. Петр Наумович – наш генерал. Каждый из учеников получает информацию через того педагога, которого он выбирает себе близким и ведущим. Ученики Фоменко - это клише.

- Восстанавливая «Гедду Габлер» в Мастерской Петра Фоменко, вы работали как приглашенный режиссер?

Как заблудший. Я остался недоволен этим спектаклем. Попал в совсем другую систему координат.

- Вы ставите очень традиционные спектакли. Вам не хочется поэкспериментировать, поменять их внешнюю форму?

Я не рассматриваю спектакли по внешним признакам, не думаю о том, традиционный он или нет. Меня не интересует вопрос внешнего формата, по-моему, все это очень условно. Если в спектакле нет жизни, какая разница, традиционный он или нет? Когда понадобится проекция, чтобы добиться неожиданных эмоций и чтобы что-то рассказать, прибегнем к проекциям. Но пока я спокойно без них обходился. Я же не дизайнер театра. И работаю не для формы, а для содержания.

- Вам не предлагали поставить оперу?

Нет, я не очень разбираюсь в музыке, думаю, что мне не придется ставить опер. Хотя, может быть, мне нужно поставить оперу именно потому, что я не разбираюсь в музыке. Но когда мне предлагают что-то поставить, меня такой страх берет: я вообще не представляю, как это сделать. Только в конце работы я понимаю, что спектакль поставлен. Хотя полностью он никогда не бывает готов, он просто уходит к зрителям и к актерам. После премьеры еще идет какая-то работа, какое-то время еще следишь за ним, что-то делаешь. Хотя, что значит: спектакль готов? Когда он помер - тогда и готов.

- Жалко, когда спектакль умирает?

Раз он уже начал разваливаться и погибать, его надо закрывать. Я уже простился с двумя спектаклями. Не надо мучить актеров, не надо жить прошлым. Лучше думать о новой работе.

- Вы поступили к Фоменко в 90-х годах. За это время жизнь в России сильно изменилась?

Весь мир изменился. Это только в Советском Союзе казалось, что у нас чего-то нет. Или что у нас что-то будет, или что только у нас что-то изменилось. Меняется весь мир. Везде происходит одно и то же. И у всех одни и те же проблемы.

- Почему вы работаете в России?

Потому что я здесь нужен. А что мне делать, ехать в Литву? Зачем я тогда оттуда уезжал? Всегда, перед тем как возвращаться, надо задуматься о том, почему ты уехал. Если человек хочет вернуться к своей первой жене, проще задуматься, почему от нее ушел. Конечно, в трудную минуту можно вернуться к чему угодно, но все равно лучше задуматься.

- Как вы относитесь к новой драме?

Что такое новая драма? И чья это драма? Человека? Тогда она не может быть новой. По-моему.

- Вы уже знаете, что будете делать через год?

Пока не знаю, может быть, что-то и запланирую. Мне хочется назло нашему сумасшедшему ритму, буквально назло времени не изматываться, сохранить ощущение свежести в работе. Строю свою жизнь так, чтобы не надо было что-то специально делать, а можно было подождать, пока все придет само.

Иностранец

Миндаугас Карбаускис родился в 1972 году в Литве. Окончил в 2001 году режиссерский факультет РАТИ (мастерская Петра Фоменко). Поставил в Театре под руководством Олега Табакова спектакли «Долгий рождественский обед» Торнтона Уайлдера, «Лицедей» Томаса Бернхардта, «Синхрон» Томаса Хюрлимана, «Когда я умирала» Уильяма Фолкнера; в МХТ им. Чехова - спектакли «Копенгаген» Майкла Фрейна, «Старосветские помещики» по Гоголю, «Дядя Ваня» Чехова; в «Мастерской Петра Фоменко» - спектакль «Гедда Габлер». Лауреат премий «Золотая маска» и премии им. К.С. Станиславского.